Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
В этот момент послышался шум в соседней комнате.
— Должно быть, он, — заметил Рультабий.
— Я забыл спросить вас об одной вещи, — сказал я. — В присутствии полицейского ни слова о нашей ночной экспедиции, не так ли?
— Разумеется. Будем действовать одни, на свой собственный страх и риск.
— И вся слава достанется нам?
— Так точно, тщеславный человек!
Ужинали мы с Фредериком Ларсаном в его комнате. Мы застали его у себя… Он сказал, что только что вернулся, и пригласил нас к столу. Ужин прошел в приятнейшей обстановке, и для меня не составило ни малейшего труда понять, что этим мы были обязаны благодушной уверенности, в которой пребывали и Рультабий, и Фредерик Ларсан, каждый со своей стороны убежденный в том, что добрался, наконец, до истины. Рультабий сообщил великому Фреду, что я приехал к нему по собственному почину и что он задержал меня, дабы я помог ему закончить одну большую работу, которую он намеревается отправить сегодня же в «Эпок». По его словам, я должен был уехать обратно в Париж одиннадцатичасовым поездом и увезти с собой его рукопись, что-то вроде романа с продолжением, в котором юный репортер описывал основные эпизоды таинственных событий, имевших место в Гландье. Выслушав его объяснение, Ларсан только улыбнулся, давая понять, что его не проведешь, однако, как и подобает вежливому человеку, не позволил себе ни единого замечания по поводу того, что его никоим образом не касается. Соблюдая величайшую осторожность в словах и даже в интонациях, Ларсан с Рультабием довольно долго обсуждали присутствие в замке г-на Артура Ранса, говорили и о его прошлом в Америке, о котором им хотелось бы знать гораздо больше, в особенности когда это касалось его отношений со Станжерсонами.
В какой-то момент Ларсан, который, как мне показалось, почувствовал себя вдруг неважно, с усилием произнес:
— Я полагаю, господин Рультабий, что в Гландье нам скоро нечего будет больше делать; думается, нам осталось провести здесь считанные вечера.
— И я того же мнения, господин Фред.
— Стало быть, вы считаете это дело законченным?
— Я в самом деле думаю, что оно закончено и что ничего нового мы уже не узнаем.
— И вам известна личность виновного? — спросил Ларсан.
— А вам?
— Да.
— Мне тоже, — сказал Рультабий.
— Это одно и то же лицо?
— Не думаю, если только вы не переменили своего мнения, — заметил юный репортер. И, помолчав, счел нужным добавить: — Господин Дарзак честный человек!
— Вы уверены в этом? — спросил Ларсан. — Ну, что касается меня, то лично я уверен совершенно в обратном… Итак, значит, война?
— Да, война. И я побью вас, господин Фредерик Ларсан.
— Молодость не знает сомнений, — со смехом сказал великий Фред, обращаясь ко мне.
— Не знает, — словно эхо вторил ему Рультабий.
Тут вдруг Ларсан, поднявшийся было, чтобы пожелать нам доброй ночи, поднес обе руки к груди и пошатнулся. Чтобы не упасть, ему пришлось опереться на Рультабия. Он страшно побледнел и повалился в кресло.
— Ох, ох! — простонал он. — Что это со мной? Неужели меня отравили?
И он растерянно воззрился на нас… Напрасно мы пытались расспрашивать его, он уже впал в беспамятство, и нам не удалось вытянуть из него ни слова. Мы были крайне обеспокоены и за него, и за себя, так как ели все то же, к чему прикасался Фредерик Ларсан. Мы бестолково суетились вокруг него. Теперь он, казалось, уже не испытывал боли, но его отяжелевшая голова упала на плечо, и веки сомкнулись. Склонившись над ним, Рультабий стал слушать его сердце…
Когда мой друг распрямился, лицо его было абсолютно спокойно, хотя только что он казался очень взволнованным.
— Он спит, — сказал Рультабий и потащил меня к себе в комнату, закрыв предварительно дверь комнаты Ларсана.
— Снотворное? — спрашивал я. — Уж не хочет ли мадемуазель Станжерсон усыпить сегодня вечером всех?..
— Возможно… — сказал в ответ Рультабий, думая о чем-то своем.
— А мы-то как же? Как же мы? — кричал я. — Кто поручится, что и мы не проглотили точно такое же снотворное?
— Вы чувствуете себя неважно? — невозмутимо спросил меня Рультабий.
— Нет, напротив!
— Вам хочется спать?
— Нисколько…
— Ну что ж, мой друг, в таком случае предлагаю вам выкурить эту превосходную сигару.
И он протянул мне первоклассную гаванскую сигару, которую подарил ему г-н Дарзак, сам же он закурил трубку, свою неизменную трубку.
Так мы просидели в этой комнате до десяти часов, ни разу не нарушив молчания. Рультабий непрестанно курил, нахмурив лоб и устремив взгляд куда-то вдаль. В десять часов он разулся и подал мне знак; я сразу понял, что должен последовать его примеру и снять свои ботинки. Когда оба мы остались в носках, Рультабий сказал, но так тихо, что я скорее угадал, чем расслышал это слово:
— Револьвер!
Из кармана пиджака я достал свой револьвер.
— Заряжайте! — скомандовал он.
Я зарядил.
Затем он направился к двери комнаты и с величайшей осторожностью открыл ее. Мы очутились в сворачивающей галерее. Рультабий снова подал мне знак. Я понял, что должен занять свой пост в темном чулане. Я уже было пошел, как вдруг Рультабий догнал меня и поцеловал, затем все так же бесшумно вернулся к себе в комнату. Удивленный этим поцелуем и несколько обеспокоенный, я добрался до правой галереи и беспрепятственно пошел дальше; миновав лестничную площадку, я двинулся вперед по галерее левого крыла и дошел до темного чулана. Прежде чем войти в чулан, я внимательно изучил шнурок, стягивающий оконный занавес… Мне и в самом деле стоило только коснуться его рукой, чтобы тяжелый занавес сразу упал, скрыв от взора Рультабия световой квадрат: условленный сигнал. Звуки шагов заставили меня остановиться возле двери Артура Ранса. Значит, он не лег! Но почему же он, оставшись в замке, не ужинал вместе с господином Станжерсоном и его дочерью? По крайней мере, я не видел его за столом в тот момент, когда мы стали невольными свидетелями странного поступка мадемуазель Станжерсон.
Когда я вошел в свой темный чулан, мне там очень понравилось. Я видел всю галерею насквозь, она была освещена, как днем. Ничего из того, что там могло произойти, не укроется от моего взора. Но что же все-таки там произойдет? Может быть, что-то очень важное. И снова меня пронзило беспокойное воспоминание о поцелуе Рультабия. Так целуют своих друзей только в особо торжественных случаях или же если им грозит какая-нибудь опасность! Стало быть, мне грозит опасность? Вцепившись пальцами в рукоятку револьвера, я стал ждать. Конечно, я не герой, но и не трус.
В таком положении я простоял около часа, и в течение этого часа не заметил ничего необычного. Дождь на улице, припустивший около девяти часов вечера, прекратился.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
