Я вдруг вспоминаю, что ведь правда… Элиза говорила, что лечение займёт неделю. Если она сама себя отравила, то тем самым поставила на кон не только наши с ней жизни, но и здоровье Алана.
Меня начинает потряхивать. Сразу вспоминается, каким измождённым был принц в ту ночь, когда мы вернулись из Костяной Башни. Как сильно я за него переживала. Неужели, рана может снова принести беду?
Отворачиваюсь к окну, а потом, повинуясь внезапному порыву, отодвигаю штору. Выглядываю в ночь. И вижу Элизу…
Её бережно несёт Марко, рядом, не отставая бежит лекарь. И Алан… Он тоже тут. Элиза держит его за руку, хотя у самой глаза закрыты. Процессия пересекает плац, направляясь к медицинской башне.
Я провожаю их взглядом, а у самой сердце болит, точно его стиснула железная перчатка. Чувствую себя так, словно зависла над пропастью. До этого я всегда понимала, что мне делать, но теперь всё настолько запуталось, что опускаются руки.
— Эй, — растерянно зовёт Деккард. — Ты что, плакать собралась?
Я чувствую, что и правда глаза на мокром месте. Кручу головой. Нет. Сейчас не время поддаваться истерике. Она ничему не поможет. Мне нужно больше информации, может тогда пойму как действовать?
— Деккард, — говорю, глядя на брата, — ты можешь рассказать про меня?
Брат удивлённо поднимает брови:
— Про тебя?
— Да. Про детство. Честно говоря, я очень плохо помню то время, когда пришла в дом отца. Можно сказать — совсем не помню.
— Не пойму, зачем тебе сейчас приспичило?
— Разобраться нужно. Пожалуйста, Деккард… Прошу тебя. Мне очень надо.
Брат потирает переносицу, хмурится. Потом пожимает плечами. Явно не такого разговора он ждал.
— Ну, если ты так хочешь.
— Только честно всё рассказывай, ладно? — я сажусь на край кровати, расправляю полы юбки. Почему-то чувствую, что в истории Деккарда будет что-то очень важное. Что-то, что поможет мне понять Элизу. И себя.
— Хорошо… Эм-м… Даже не знаю с чего тут начать.
— С начала. Как я у вас появилась? Что ты обо мне подумал?
Деккард молчит наверное целую минуту, сцепляет пальцы в замок и начинает рассказ.
— Когда тебя привели, ты была маленькой, худой, одежда на тебе болталась, как на вешалке. И только глаза — большие, точно блюдца. Красивые... Ты напоминала мне брошенного котёнка, была такой же пугливой, неуклюжей... и милой. Всё время спрашивала про маму. Когда я с тобой поздоровался, даже не ответила, только спряталась за отца. Ты мне сразу не понравилась.
Пойми меня тоже… Не успела наша семья похоронить мать и тут приводят тебя и говорят: «Это твоя сестра». Я знал, что ты как-то замешана в раздоре между родителями. К тому же не хотел делить любовь отца. Да и не нужна была мне сестра, которая отказывалась называть меня братом. Не желала разговаривать и здороваться. А терпения у меня не было.
Отец нанял лучших учителей. Ты быстро схватывала, они хвалили тебя куда чаще, чем меня. Ставили в пример. Говорили мне: «Равняйся!» Вскоре ты научилась писать и читать. История, этикет, математика — всё давалось тебе легко. Кроме того, ты была скромной, не велась на провокации, много читала. Притворялась добрячкой — так я думал. Не верил в твою показную скромность. Копил злость и ждал случая.
Однажды, я заметил, что каждый вечер ты убегаешь из своей комнаты. Я проследил… и увидел, что ты ходишь в сад, туда, где сломан забор. За забором тебя всегда ждала чумазая девочка со светлыми волосами. Видимо, твоя подружка с прежних времён. Ты приносила ей еду и книжки. Сказки в основном. Учила читать и писать. Вы так весело смеялись, что меня взяла чёрная злоба. Мне ты даже не улыбалась, а тут — заливаешься.
Я рассказал отцу. Дыру в заборе заделали, а к тебе приставили строгую служанку, чтобы следила и никуда не пускала. Уж как ты плакала, как просила… Рвалась, даже пыталась сбежать. От меня только сильнее стала шарахаться. Поняла, кто тебя сдал. Смотрела с ненавистью.
А через пару лет или около того ты сильно заболела, помнишь? Нет? Это случилось на моих глазах. Сидела за столом, и вдруг глаза закатились. Ты упала и стала биться на полу и так кричать, словно из тебя сердце вырывают.
Ты не просыпалась несколько месяцев. Врачи, маги приходили и уходили, а сделать ничего не могли. А потом, однажды, ты просто открыла глаза и… как ни в чём не бывало встала с кровати и попросила еды. А когда служанка прибежала с подносом, швырнула в неё подсвечник с криком, что она принесла тебе отраву, а не еду. И есть это невозможно.
После болезни, ты изменилась, Виктория. Стала другой. Вспыльчивой, агрессивной. В тебя словно демон вселился. Чем сильнее отец пытался перевоспитать тебя, тем хуже становилось. Меня ты полностью игнорировала, отца обливала презрением. А когда занялась магией, так и вовсе чуть дом не спалила. Смеялась, как сумасшедшая. Потом рыдала несколько ночей напролёт… Руки в кровь изрезала. Именно в те года ты экспериментировала с ядами. Никто не пострадал лишь чудом…
У нас был не дом, а поле боя.
Ещё, помнишь, ты часто жаловалась на боль в груди и усталость. Требовала внимания. Иногда переставала разговаривать на несколько дней, просто чтобы всех побесить.
Ты могла сесть перед стеной и смотреть на неё часами.
Зачем ты так делала? Не знаешь? И я…
В то время отец иногда просил приглядеть за тобой, мы стали общаться чаще. Я увидел тебя и с другой стороны. Ты могла смеяться до упадка, дурачиться, беззлобно язвить.
Но на другой день вдруг становилась мрачной, капризной и молчаливой.
Некоторые маги предполагали, что тебя прокляли. Они чуяли кругом чёрную магию… Но отец считал, что это дурная кровь твоей матери пробудилась. Характер и наклонности передаётся по наследству, как говорят.
Ты стала тёмным пятном на репутации Саблфордов. Ребёнок из трущоб. Живое доказательство измены отца. Причина их раздора с моей мамой… Девушка с ужасным характером, да ещё и с наклонностью к чёрной магии.
Но ты была красива. Невероятно красива… Так, что глаз не отвести. Пленяла с одного вздоха. Наверное, только поэтому отец не отослал тебя в пансионат. Надеялся выгодно выдать замуж.
Я говорю как есть, ты ведь просила.
Мы все старались тебя лишний раз не трогать. Отец, бывало, срывался. Наказывал. Не стоит его винить. Он не знал, как по другому, никто его не учил.
С возрастом твой дурной характер пошёл на убыль.
Став старше, я, конечно, изменил своё отношение к тебе. У нас бывали и хорошие дни, сама знаешь. Конные прогулки например, или фестивали. Но ты не простила меня за прошлое, я это знаю.
Иногда мне кажется, а не стало ли твоё «бешеное поведение» одной бесконечной местью за то, что в детстве тебя забрали у матери и не позволили видеться с единственным другом? А порой кажется, что маги правы, и тебя прокляли. И то, что мы с отцом принимаем за дурной характер — на самом деле отголоски той давней болезни… Наверное, странно это слышать, да?
