— Мила! Мила, ты в порядке?
Она сидит, сжавшись в комочек, прямо на полу и вся буквально дрожит.
— Не бойся, милая, я рядом, все будет хорошо, — шепчу, чтобы поддержать, чтобы хоть немного успокоить, осторожно вынимаю кляп из её рта и судорожно пытаюсь развязать веревку на запястьях. Но узлы так крепко стянуты, что я ломаю ногти, а никакого результата нет. — Как ты? Скажи хоть слово? Они сделали тебе что-нибудь?!
— Я нормально, — тихо шепчет она, глядя на меня глазами, полными слез.
— Вот и хорошо, вот и умница, — глажу её по голове, вытираю слезы со щек, сама едва держусь, чтобы не разреветься. — Не бойся, мы с тобой выберемся из этой передряги. Все будет хорошо. Я обещаю.
Вцепляюсь зубами в верёвку на её запястьях и тяну изо всех сил, но проклятая все равно никак не хочет поддаваться.
— Она ведь не отпустит нас, да? — раздается сверху дрогнувший голос девочки.
Бросаю веревку и смотрю в её огромные доверчивые глаза, не представляя, что ответить на такой вопрос. Обманывать её мне кажется неправильным, но и сказать правду — слишком жестоко.
— Я не знаю, малыш. Но как бы там ни было, не бойся. Твой папа наверняка уже на пути сюда, и скоро вытащит нас.
— А вдруг он нас не найдет? — слезы текут по щекам девочки еще сильнее, чем прежде, и я снова обнимаю ее, изо всех сил прижимая к себе.
— Найдет. Обязательно найдет. Он ради тебя землю вверх дном перевернет, но найдет. Верь мне.
Она такая маленькая, хрупкая, вся дрожит в моих руках, плачет навзрыд, а я держу её, глажу по голове, и проклинаю весь белый свет. Урода Захарова, суку Жанну, гребаных продажных полицейских… Но в первую очередь саму себя. За свою непроходимую глупость, тупость, из-за которой пострадал этот ангел.
Понимаю, что мне не проклятиями сейчас сыпать нужно, а молиться. Молиться, чтобы Костя успел, чтобы вовремя появился, а иначе мы с Милой обречены. Теперь, после того, как «ласково» меня протащили за волосы через весь дом, малейшие сомнения по поводу их намерений на наш счет отпали. Нас убьют, как только документы будут проданы, и Жанна со своими ублюдками окажется в безопасности. Зачем им свидетели?
Когда Мила затихает и перестает вздрагивать в моих руках, я осторожно отстраняюсь, чтобы снова попытаться справиться с узлом на веревке, и в какой-то момент мне, наконец, удается освободить посиневшие запястья девочки. Склоняюсь к ним и целую по очереди.
— Эта женщина сказала, что ты хотела отомстить папе. За что?
Я отрываюсь от её рук и поднимаю глаза на заплаканное лицо, чтобы встретить уже знакомый мне слишком строгий, слишком взрослый для возраста этой девочки взгляд. Снова теряюсь под ним, испытываю дикий стыд, но понимаю, что оставить без ответа этот вопрос не имею права. Мила должна знать правду. А я обязана попросить у нее прощения.
— Понимаешь, Мил… Я думала, твой папа сделал кое-что очень плохое, — тихо произношу, избегая смотреть ей в глаза. — Меня обманули, а я как последняя дура, поверила. Но теперь я точно знаю…
Договорить не успеваю, потому что сверху внезапно раздается громкий выстрел. Следом еще один. Потом еще и еще…
Мы с Милой как по команде замираем, а потом одновременно бросаемся друг к другу, чтобы прижаться в объятиях. Звучит еще несколько выстрелов, прежде чем я понимаю, что бояться не нужно. Это хороший знак. Это значит, он все-таки пришел за нами.
Сверху продолжают стрелять, а на моих губах расцветает улыбка, и по щекам снова бегут слезы. Только на этот раз это слезы радости — он пришел.
Выстрелы не прекращаются, когда раздается лязг металлического замка в двери нашей с Милой темницы, и я вся подбираюсь, ожидая увидеть нашего спасителя. Но в подвал вламывается не он… А Жанна. Она запирает дверь изнутри, и шарит взглядом по пространству, держа в вытянутой перед собой руке пистолет.
Я прижимаю Милу к стене, стараясь максимально закрыть спиной от опасности. Если эта сука выстрелит, то пусть лучше попадет в меня, но только не в ребенка.
— Ты что, тварь? Все-таки привела за собой хвост? Как? Скажи мне, сучка, как?!
Я молчу, чтобы не выдать места, где мы с Милой затаились, но к несчастью, кажется, она и без этого уже о нем знает. Подходит вплотную, больно тычет мне в спину дулом своего оружия, и цедит с презрением.
— Свали на хрен, а то пристрелю обеих!
Нет. Ребенка я ей ни за что не отдам. Уж лучше сама сдохну.
— Не усугубляла бы ты свое положение, Жанна, — произношу, как можно спокойнее, хоть саму всю колотит от переизбытка адреналина, и еще крепче прижимаю девочку к себе. — Ты хоть понимаешь, что он с тобой сделает, если ты причинишь вред его дочери? Если не тронешь ее, еще есть шанс…
— Заткнись и свали, дура! — истерично орет она сзади, и в следующее мгновение на мой затылок обрушивается мощный удар чем-то очень тяжелым и твердым, судя по всему, это рукоять её пистолета. Дикая боль пронзает голову, кажется, что сейчас она просто расколется на две половины и разлетится на куски. В глазах темнеет, руки сами собой разжимаются, и я падаю на бетонный пол, всеми силами цепляясь за реальность, чтобы не потерять сознание. Делаю осторожный вдох. Выдох. И снова. Дышу. Каким-то чудом держусь, не отключаюсь.
А Жанна хватает перепуганную девочку, рывком заставляет ее подняться, и выставляет перед собой, словно щит, приставив пистолет к ее голове.
— Ну что, мелкая сучка, пойдем, прогуляемся… — бормочет она себе под нос.
Выстрелы наверху становятся громче, а потом все затихает. И Жанна с Милой замирают на полпути к выходу.
В дверь с другой стороны наносят несколько мощных ударов и вышибают её за считанные секунды. На пороге появляется мужской силуэт, который я не могу разглядеть, потому что полумрак подвала разрезает яркий луч света от фонаря, и в следующее мгновение вломившийся мужчина громко выкрикивает басом:
— Они здесь!
— Стой, где стоишь, иначе я снесу девчонке башку, — взвизгивает Жанна, махнув для верности стволом у Милы над головой.
В подвал вламываются еще двое мужчин, один из которых отталкивает другого, и прорывается вперед. Я не вижу его лица, но точно знаю, буквально чувствую кожей — это он.
— Стой! — истерично орет Жанна. — Я пристрелю её, клянусь!
Он замирает на месте. Все замирают. И даже я перестаю дышать.
— Бросайте на пол оружие, быстро! — шипит Жанна, и все трое выполняют этот приказ, медленно опускают стволы вниз. — А теперь с дороги. В сторону! А ты иди вперед и скажи там всем, чтобы пропустили меня! Если хоть кто-то дернется, я выстрелю!
Я снова начинаю молиться, так неистово, как, наверное, еще никогда прежде в своей жизни. Не могу поверить, что они позволят ей взять и вот так просто уйти. Увести с собой Милу.
Но проходит еще несколько мгновений, и я понимаю, что это утопия. Никто и ни за что на свете не позволил бы ей покинуть этот подвал, да еще и вместе с ребенком. Я понимаю, что с самого начала она была обречена, как только задумала провернуть подобную аферу. Она сама в тот самый момент вынесла себе приговор.
