Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
«Ваш сын ведь сейчас в Афганистане? – спросил исследователь. – Вы за него беспокоитесь?»
«Да, – сказала она, – конечно».
Исследователь спросил, о чем она беспокоится.
«Я беспокоюсь о том, что его ранят, что с ним случится что-то плохое. Ведь в этот самый момент кто-то, возможно, направляет на него оружие».
«Это интересно, – заметил исследователь. – Вы ведь говорили, что, если кто-нибудь направит оружие на вас, вы не испугаетесь. Значит, вы боитесь, если это случится с вашим сыном?»
S.M. ответила отрицательно. «Я не боюсь, – сказала она. – Я просто не хочу, чтобы это с ним случилось. Вам нужно понять, что я беспокоюсь, а не боюсь».
В таком случае какая разница между страхом и беспокойством?
S.M. пояснила: «“Боишься”, значит, ты испугался. Тебе страшно. А “беспокоиться” – значит не хотеть, чтобы что-то произошло. Если бы я могла встать между сыном и пулей, я бы это сделала, потому что не боюсь».
История S.M. произвела на меня неизгладимое впечатление. Иногда у меня возникало такое чувство, как будто моя жизнь – это не столько поиск счастья, сколько непрекращающаяся, бесконечная дуэль со страхом. Подумать только, где-то есть человек, который даже не знает о том, что такое ощущать страх! Я попалась. Стараясь не казаться слишком любопытной, я спросила Ральфа Адолфса, какая S.M. на самом деле.
Он рассказал мне следующее: «Конечно, если бы вы просто с ней повстречались и ничего о ней не знали, то потребовалось бы много усилий, чтобы обнаружить что-нибудь необычное. Если вы прямо ее не спросите, или не возьмете ее с собой на американские горки или в дом с привидениями, или что-то в этом роде, она покажется относительно нормальной. Она очень приятная, дружелюбная, ничего особенного в плане поведения». Это вполне нормально для больных с подобными поражениями. Даже пациенты с амнезией, например знаменитый пациент H.M., который был почти лишен способности формировать новые долгосрочные воспоминания и прожил всю жизнь примерно 30-секундными отрывками, как правило, могут вести совершенно обычные разговоры, как будто в их на самом деле очень необычных умах ничего необычного нет.
Рассказывая о своем исследовании пациентов с амнезией, Адолфс сказал: «Конечно, их не будешь спрашивать, какой сейчас год, или кто сейчас президент, или что-то в этом роде. Но если просто встретишь такого человека на улице и спросишь: “Как дела?” – он скажет: “Замечательно, у меня сегодня отличный день”. Можно спросить: “Ну, что вы сегодня делали?” – “Ну, так, разное”».
Адолфс обратил внимание на невероятную способность этих пациентов компенсировать (в социальной и других сферах) свою особенность. Он объяснил мне, что «они способны создать полноценную личность», и именно на этой способности все больше концентрируется внимание исследователей в его лаборатории. «Мы не задаем вопрос “Чего не хватает этим людям?” Скорее мы задаем вопрос “Что делает остальная часть их мозга, чтобы компенсировать то, чего не хватает?”» Адолфс не устает удивляться пластичности мозга, его способности перегруппировываться и реорганизовываться по необходимости. «Честно говоря, мы не знаем, где пределы этой способности. Это просто поразительно».
И это действительно поразительно. Пациентке S.M. сейчас за пятьдесят, и у нее все больше проблем со здоровьем. Но просто невероятно, как она прожила так долго, не имея доступа к первостепенно важной для человека внутренней системе предупреждения. Ее повреждения мозга уникальны, но имеется мрачноватый пример для сравнения из мира приматов. В 1968 году, когда S.M. была еще совсем малышкой и ее миндалевидное тело еще функционировало, психиатр по имени Артур Клинг на небольшом острове вблизи побережья Пуэрто-Рико отловил группу диких макак-резус. Он удалил им миндалевидное тело и выпустил их на волю. Через две недели все они умерли, либо от голода, либо утонули, либо стали жертвами своих здоровых собратьев.
Когда я впервые услышала о S.M. и решила узнать больше, я думала, что это будет поучительная история. Да, конечно, жизнь у нее была полна страданий, бесстрашие приводило ее в опасные ситуации, изолировало от других людей и во многих отношениях ограничило ее мир.
Люди, преимущественно мужчины, пользовались ее недостатком и применяли к ней насилие. Большую часть жизни она существовала за счет пособия по инвалидности. Часто голодала, потому что ее не тянет есть, и она не очень хорошо распоряжается деньгами – ведь она не боится последствий. Ей трудно поддерживать дружеские отношения, потому что она не знает запретов, которыми большинство из нас подчиняется. Когда она знакомится с кем-то, кто ей нравится, она сильно увлекается, проявляет безграничную щедрость – и ждет того же в ответ, но ее энергия может оттолкнуть. Получается, что страх быть отвергнутым может стать полезным социальным барьером.
По словам Джастина Фейнштейна, «так жить очень тяжело. У нее нет социального пузыря. Обычно у каждого есть некий воображаемый пузырь, облекающий наше тело, и, если кто-то нарушает это личное пространство, мы ощущаем дискомфорт, так ведь? Но она может стоять буквально нос к носу, практически касаясь другого человека, – и не будет чувствовать никакого дискомфорта». Джастина увлекает мысль о том, что миндалевидное тело является не только пусковым механизмом, но и своего рода тормозом для нашего поведения: «То, что мы наблюдаем у S.M., является примером жизни без этих тормозов».
Жизнь без тормозов: трудно представить это для таких как я, с трудом пытающихся оторвать тяжеленную ногу от педали тормоза.
Несмотря ни на что, я нашла в жизни S.M. много достойного восхищения. Ее доверие к другим людям, даже если иногда ошибочное, – всем нам, возможно, стоило бы испытывать его немного чаще. Ее приспособляемость, способность выживать, несмотря на белые пятна на карте мозга, меня просто поразили. Я представляла, как она бежит вперед в доме с привидениями, смеется и зовет остальных за собой. Бесстрашие сделало ее такой открытой миру. Пусть и немного, я этому завидовала.
Если бы человеческое «бесстрашие» было подобно шведскому столу, на котором предлагаются разные черты характера, думаю, что для себя я выбрала бы невероятную открытость и храбрость S.M. и кажущуюся безграничной способность оставаться спокойным Алекса Хоннольда.
Тем не менее я понимаю, что страх нам необходим. Мой страх, возможно, временами зашкаливал, но возникал он не без причины: чтобы помочь мне выжить. Джастин Фейнштейн описал страх как «ключевую составляющую» в непрерывном существовании вида (и не только человеческого вида, если определить «страх» более широко) на протяжении тысячелетий. И хотя временами он причинял мне неудобства, я не хотела бы, чтобы он исчез.
9
Почему страх так важен
Тем вечером в парке на берегу реки Оттава нас было четверо. После школы мы приехали в центр города на автобусе, прошли по длинному мосту, отделяющему провинцию Онтарио от Квебека, и на заправке на квебекской стороне купили пару упаковок пива Mike’s Hard Lemonade. Там легко можно было купить алкоголь, не имело значения, что нам еще нет восемнадцати. За рекой медные крыши зданий Парламента сияли под летним солнцем.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
