Книга Укради меня у судьбы - Ева Ночь

— Как Илья? — Ива смотрит вопросительно. Теперь моя очередь прятать глаза. Я собираюсь соврать, но не успеваю. — Он огорчился, да?

И я делаю над собой усилие.

— Я запер его. Не знаю, что Илью тянет сюда, но это не совсем нормально. И то, как он себя вёл, недопустимо. У него была истерика, будто я лишаю его чего-то очень важного. Я бы хотел знать. Так больше продолжаться не может.

— Не дави на него, ладно? Я сама поговорю. Не уверена, что получится, но я попытаюсь. Мужчины часто не находят общий язык. Особенно, если это два поколения.

Ива улыбается. Мягко и почти виновато. Улыбкой она извиняется, что говорит об этом.

Я и ей хочу сказать, что так дальше продолжаться не может. Что ей нельзя здесь жить одной, но не успеваю: приходит прислуга. Женщины смотрят на меня с интересом. Переводят взгляды на растрёпанную девушку, делают какие-то свои выводы. Мне плевать. По-настоящему плевать, что они подумают и о чём расскажут всему свету. Сейчас есть проблемы поважнее, чем чьи-то досужие сплетни.

— Мне нужно вернуться. Там Илья… и Катя должна проснуться. Мы придём позже, — я не спрашиваю, а ставлю её в известность. Мы часто приходим с дочерью. Но в этот раз я приведу с собой и сына. Хочу видеть его постоянно, знать, чем он занимается. Я хочу владеть ситуацией и устроить тотальный контроль над всеми, кто мне дорог.

Эта мысль пронзает меня своей ясностью. Она дорога мне. И я её почти не знаю. Вот так, ненавязчиво, кажется, я всё равно провалился в пропасть её глаз. Увяз в обаянии её улыбки. Снова на те же грабли?.. Или в этот раз всё будет по-другому?.. Не было сил домысливать и спрашивать себя. Я бы предпочёл больше никогда не мучиться сомнениями и подозрениями.

Но у Ивы оставалось её прошлое, о котором она почти ничего не рассказала. У меня тоже были свои причины не доверять и сторониться чувств к женщинам. Обиды и недосказанности стояли между нами. А я так и не решил, стоит ли попытаться сделать шаг навстречу девушке, что стояла напротив.

Ива

Андрей ушёл, а я осталась. Зоя Николаевна натужно напевала на кухне. Голос её выдавал. Она то ли волновалась, то ли сердилась. Соня тенью ушла наверх. Вскоре там загудел пылесос.

Я вошла в кухню. Женщина кинула на меня острый взгляд и оборвала мелодию на фальшивой ноте. Вздохнула, покачала головой.

Я не обязана была перед ней отчитываться или оправдываться. Но всё же хотела, чтобы по посёлку не ходило лишних разговоров.

— Андрей Ильич с детьми нередко приходит ко мне в гости. Так было и в этот раз. Он пришёл за несколько минут до вашего прихода. Я проспала и долго не отвечала на телефонный звонок. Он волновался.

— Эх, Ивушка, — с какой-то бабьей тоской отозвалась кухарка, — не ваш он кавалер, ой, не ваш.

И то, что она просто излагала свои мысли, заставило меня напрячься.

— Только не рассказывайте мне, что он убил свою жену, я уже слышала эту историю от Германа Иосифовича и не верю ни единому слову.

— Убил, не убил, — Зоя Николаевна с усилием катала тонкие коржи. Скалка ходуном ходила в её крепких руках, — а только дважды женат был, и обе жены у него — тю-тю. На тот свет. Чёрный вдовец, однако. Хотите стать третьей?

От её слов стало ещё хуже. Я не знала о второй жене.

— Мальчик у него от первой жены, девочка — от второй. За первую ничего не скажу, не видела и не знаю. А вторая весёлая была, молодая, смешливая. Вся такая… как бабочка. Пурх-пурх! С цветка на цветок, господи прости меня грешную, — кухарка истово крестится и умолкает, понимая, что сболтнула лишнее. Она ещё сильнее налегает на корж, он у неё уже прозрачный, светится.

— Спасибо, что рассказали, — произношу слова мягко, но сдержанно. Я должна ей что-то ответить, а ничего в голову не приходит. Расспрашивать о дальнейшем считаю неэтичным.

— Вы бы лучше на Никиту Михайловича внимание обратили. И молодой, и вежливый, — бросает Зоя Николаевна на меня быстрый взгляд. Вот неймётся ей.

— Я как-нибудь сама разберусь, куда лучше мне смотреть, — снова вежливо, но твёрдо. Кухарка бледнеет, зеленеет, быстро кивает головой. Она боится, что перегнула палку, перешагнула черту. Ей не хочется терять работу, а поэтому больше она не разговаривает, не отвлекается. Готовит всякие вкусности, а я ухожу из кухни. Мне нужна Соня.

Я нахожу её на втором этаже. Она всегда начинает уборку оттуда. Соня сегодня молчалива и сосредоточена, не улыбается и не разговаривает. Я не допытываюсь, что случилось. Захочет — сама поделится.

— Я бы хотела спросить вас кое о чём, — подхожу ближе и вижу, как она дёргается, отскакивает пугливым зайцем. — Простите, что напугала.

— Ничего, — опускает горничная глаза и отключает пылесос. — Спрашивайте, Иванна Сергеевна.

— Я хотела поговорить о часах.

Соня снова вскидывается, таращит испуганные глаза на меня. Странная она какая-то сегодня.

— О напольных часах в мезонине, — зову её за собой взмахом руки и поднимаюсь по лестнице наверх.

— Я везде убираю тщательно, — дышит она мне в затылок. — Если где пропустила или что-то не так сделала, вы скажите, я переделаю.

Она думает, я её ругать буду? Поэтому так дёргается?

— Нет-нет, я не об уборке. О часах хотела спросить. Об этих — киваю в угол. — Кто их заводит и как? А главное — чем?

— А-а-а. Вы про эти. Сергей Николаевич их обожал. Говорил, что они дороги ему как память. Но в доме стыдно поставить, поэтому он их сюда приспособил. Сам любил заводить. А потом меня заставил, научил. Говорил, забывать стал. Тут ничего сложного. Они целую неделю тикают. Я их сверху протираю, а внутри — как завожу. И ключи есть, конечно же.

Она наклоняется, легко отодвигает часы от стены, шарит сзади.

— Тут выемка. Там ключ от ящика нижнего. А в нём — остальные ключи. Не знаю, зачем на каждую дверцу. Но так задумано, что ли. И заводной ключ там же.

Соня ловко клацает ключом, открывает нижний ящик, показывает его содержимое. Руки чешутся нестерпимо. Хочется заглянуть вовнутрь.

— Научишь меня пользоваться? Заводить часы?

— Конечно, как скажете, — Соня удивлена, пожимает плечами. — Это несложно. Но раз в неделю, по понедельникам.

— Договорились, — вздыхаю облегчённо.

До понедельника я терпеть не буду. Открою раньше. Посмотрю, что там, когда все уйдут и в доме станет тихо. Уж очень они меня волновали — старые часы из прошлого. Тем более, если они были дороги отцу как память.