Правда, временами он чувствовал, что упустил шанс пролить кровь на границе государства, таким образом обозначив эти границы, чтобы впредь ни один захватчик не посмел на них посягнуть. Но он был рад, что возвращается так скоро, чтобы преуспеть в мире так же, как преуспел в войне.
Махнув всадникам, чтобы те ехали дальше одни, он пустил лошадь галопом туда, где лесная тропинка переходила в прямую, вымощенную камнем дорогу, ведущую ко дворцу. В ночном воздухе запахло дымом. Часовые, узнав его, побежали было докладывать о его прибытии. Но, спешившись, он приложил палец к губам и тихо пошел по гравию к дворцу, где в глухой ночи лишь в двух окнах горел свет.
Он прошел через кухни, стараясь не разбудить горничных, поварят и поваров, что спали по углам или за столом, положив на руки голову. Но когда проходил через парадный зал, эхо от его шагов было слишком громким. Он обернулся и обнаружил рядом мажордома.
— Вы вернулись с победой, ваше величество, — сказал тот скорее утвердительно, нежели вопросительно — странным надтреснутым голосом.
— Откуда ты узнал?
— Если бы исход был иным, вы не позволили бы себе вернуться.
Он кивнул, касаясь рукояти меча под полой камзола, и повернул к лестнице.
— По вас скучали здесь, ваше величество.
Он улыбнулся, стоя на первой ступеньке:
— Несмотря на то, что разлука была столь краткой?
— Она показалась очень долгой. Особенно королеве.
Король взглянул в лицо мажордому. У того было взволнованное, озадаченное и даже виноватое выражение.
— Я боролся с собственной совестью, — прошептал он, — но мне пришлось уступить присяге на верность вам, а из-за того — и вашему регенту. — Он громко сглотнул слюну. — Вы увидите, никто во дворце не уклонился от этой присяги.
Король выглядел озадаченным, но не хотел больше ничего слышать. Разговор мог подождать. Держась за дубовые перила, он помчался наверх, перепрыгивая через три ступеньки. Но на последнем пролете он увидел двух часовых с алебардами, стоявших по обеим сторонам двери в хозяйскую спальню. Они быстро скрестили оружие, не пуская его.
— Вы с ума сошли! — прошипел он, подступая ближе. — Не видите, кто я? Кто поставил вас сюда?
— Мажордом, ваше величество, по приказу регента.
Они выглядели испуганными, но продолжали преграждать ему дорогу.
— Тогда скажите, кто пытался ворваться сюда! Я переломаю ему все ребра! — Протянув руку, он сломал преграду. — Говорите!
— Мы здесь, чтобы не позволять ни выйти, ни войти. Это приказ регента. Если мы не повинуемся, нам грозит смерть. Но теперь, когда вы вернулись…
Он прорвался между ними и влетел в комнату. В тусклом свете глазам его предстала сцена, которой он никак не ожидал увидеть. Он был так ошеломлен, что едва мог поверить собственным глазам.
Окна были наглухо закрыты, в комнате стояло зловоние: его жене явно не позволяли выходить в уборную. Кроме широкой кровати, все здесь было разломано, разбито и разорвано. Королева лежала в том же положении, как он ее оставил, но на простынях, изодранных на полосы, на осколках разбитых статуй. Ее длинные несравненные волосы свешивались с кровати на потрепанную шкуру на полу. Она прерывисто дышала, глядя в потолок и даже не повернув к королю голову.
— К ней никто не входил, ваше величество, — сказал один из алебардщиков. — Она впала в безумие, когда у нее забрали детей.
— Детей? — он шагнул в зловоние, к бесчувственной женщине. — Где мои дети?
Она повернула голову, и ее глаза, постаревшие на несколько десятков лет, уставились на него.
— Твоя мать забрала их, — сказала она тихо, почти шепотом, полным отчаяния.
— Что значит забрала?
— Ты привез ее сюда, — заговорила она в забытьи. — Ты хотел, чтобы она была тут…
— Где она сейчас? Скажи мне, где она?
— А как ты думаешь?
Он поднял брови, начав задыхаться. Но он знал. И он знал даже больше, чем осмеливался подумать.
На лестнице послышались шаги: вошел мажордом.
— Она велела поместить их в старую башню, ваше величество, — сказал мажордом. — На чердак с прялкой.
Король медленно повернул к нему голову:
— Ты видел их с тех пор?
Тот покачал седой головой; его взгляд был тверд, как стена, укрепленная контрфорсами.
— Это была она! Я знала, что это она! — простонала королева. — Я была права. Она была там. Она позвала меня и предложила потрогать веретено…
Он не мог на нее смотреть.
— Что ты имеешь в виду? Говори!
Она хрипло заплакала.
— Мне показалось, я ее знаю, когда она вышла из кареты. Я должна была сказать тогда, но разве я могла сказать? И что? Что я как будто видела ее раньше?
— Кто? Кто она?
— Прядильщица на чердаке, чьим веретеном я укололась. Это она. Она. Должно быть, она же и пришла тогда во дворец на праздник, чтобы наложить проклятие, которое должно было убить меня. — Она протяжно вздохнула. — Я думала, она вернулась за мной, но нет, ей нужны мои дети. Она не женщина, не человек. Она может принять любое обличье!
— Она моя мать, — тихо сказал он, обращаясь не к королеве, а к мажордому.
— Идите на чердак, ваше величество, — старик передал ему маленький золотой ключик. — Думаю, вам понадобится вот это.
— И спроси самого себя, что случилось с ее собственными детьми, — рыдала и кашляла жена, приподнимаясь на постели. — И с твоим отцом тоже… Она людоедка…
Не слушая больше, король схватил мажордома рукой так, что почти оторвал его от пола.
— Как это произошло? Как ты мог это допустить?
— Слово регента — закон. — Он дрожал всем телом.
Король отбросил его в сторону и поторопился вниз по лестнице. Когда сбегал вниз, он услышал, что королева последовала за ним, выкрикивая с каждым его шагом, словно заклинание:
— Уничтожь ее! Уничтожь ее!
Когда он пересекал двор, направляясь к западной части дворца, клубы дыма, запах которого он почуял раньше, ударили ему в лицо. Дым этот вырывался из старой башни, которая сейчас походила на огромную дымовую трубу.
Глава двадцать пятая
Фрейлейн, казалось, была в такой глубокой задумчивости, что Куммель задался вопросом, узнала ли она его. В квартире было очень мало света. Он не был уверен, есть ли дома кто-нибудь еще, хотя видел с улицы, что старая хозяйка и ее невестка пошли в церковь.
— Тебе лучше войти, — пробормотала она, отступая и не делая попытки взять сюртук, который он держал в руках.
Она медленно закрыла дверь, будто прислушиваясь к ее скрипу. После паузы повернулась и сделала ему знак следовать за ней. Он шел, глядя на старую черную шаль, которая была наброшена поверх ее темно-синего платья с рукавами в форме пагоды, несмотря на то, что в доме было очень тепло и даже душно.
