Алексей повторял знакомые слова, но благость не приходила.
Золотой благочинный стоял у украшенной серебряной сенью и ликами ангелов Варвариной раки, из всех кадильниц шел фимиам, и дьяконы покачивали своими светильниками. Но слишком пустым был храм без людей, слишком огромным, и даже немалая братия монастыря выглядела сейчас сиротливо, печально. Построенный еще в княжьи времена, с высокими сводами, с пустыми хорами – храм, словно с укором, смотрел на насельников обители глазами бесчисленных святых на иконах и фресках.
И мнилось Алеше, что все сорок восемь литых позолоченных ангелов, окружавших раку Варвары, взирают на благочинного с осуждением и немой укоризной.
Радуйся, паче старец идолослужительных разумнейшая.
Радуйся, паче мудрецев мира сего мудрейшая.
Больше всего в «Повести о преславных чудах» Варвары Алексей любил перечитывать главу о чуде 12-м. Быть может, потому, что в этой истории Варвара разговаривала со своим почитателем – игуменом иеромонахом Феодосием Сафоновичем.
Игумен признавался, что однажды нарушил обычай и, желая несколько облегчить житие братии во время сурового рождественского поста, отменил молебны в честь святой Варвары по вторникам.
А затем увидел он во сне, как святая Варвара привстает – садится в своем гробу.
«Ложись, святая Варвара, не горазд так сидеть», – с почтительным страхом попросил ее Феодосий.
И святая тотчас легла, но странно – криво и косо, свесив из гроба руку и ногу.
«Ложись ровно, святая», – попросил ее иеромонах.
И получил ответ:
«Не лягу ровно, пока ты сам не поправишь то, что криво».
И понял игумен, что отменить молебны по вторникам было кривым решением!
«Если так расстроилась святая Варвара, когда отменили акафист ее, как же осерчает она оттого, что к ней на молебен не допускают людей?» – думал тоскливо Алеша.
Одиноким, растерянным выглядел в тот день и их гробовой Нафанаил.
Обычно и до, и после акафиста к нему подходили люди, желая приложиться устами к целебоносным мощам или заполучить вещицу из гроба святой.
Чаще всего шли за чудесными колечками святой Варвары, лежащими в ногах у угодницы и нанизанными на пальцы ее нетленной руки. (Колечки защищали от внезапной смерти – от молнии, пожаров, холеры, убийства, оберегали от нечистой силы… и помогали в любви).
Как и положено во время акафиста, на серебряной раке стояла икона Варвары в драгоценной шати – усыпанной алмазами ризе, к которой были припаяны драгоценные дары двух цариц: массивные перстни Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны.
В свое время обе императрицы, посетив их обитель, обменяли свои кольца несметной цены на простые колечки с Варвариной чудотворящей руки. И другие дамы охотно следовали их примеру. Снимали кольца и серьги, медальоны и ладанки и протягивали гробовому, чтобы обменять на заветный варварин перстенек.
Колечки – и золотые, и копеечные финифтевые синего цвета – разбирали в огромных количествах, скупали дюжинами, сотнями.
Некоторые богомолки невесть почему считали целебным масло из лампадок над ракой и набирали его в пузырек. (Хоть на сей счет в «Варварнике» и не было известно чудес).
Другие пытались положить на время молебна в раку свои вещи, надеясь, что близость с Варварой сделает их целебными. Порой даже чересчур бесцеремонно они распоряжались телом святой – натягивали на Варвару свои перчатки, клали ей в гроб медицинскую вату…
Но на то при гробе и состоял гробовой. Одним позволял приложиться к нетленной руке, испить с нее водицы, вторым отливал лампадного масла, третьим разрешал обменяться колечками с девой Варварой, давал кипарисовых стружек и ладану для окуривания дома во время грозы.
Четвертым же не позволял ничего
Как определял – ведомо было ему одному.
Само собой, богатым, именитым позволялось больше иных. Заметил Алеша, что гробовой Нафанаил неравнодушен и к хорошеньким барышням, и к нарядным барыням, тем паче, что последние обычно не скупились на свечи, скупали колечки и крестики и щедро жертвовали деньги на храм.
Но порой руководствовался он какой-то неуловимой потребностью в глазах, осанке и позе молящих, иных сам подзывал поближе движеньем руки и позволял припасть к честным мощам святой Варвары.
(И иногда Алексей ловил себя на недостойных уколах ревности и, взирая на уверенного гробового, царившего у раки святой, мечтал, что однажды, возможно, займет его место при великой Христовой мученице и страстотерпице).
Но так или иначе, святая Варвара была открыта для всех – молящих, болящих, немощных, страждущих, испуганных, убогих, хилых, сильных, робких и властных.
Но сегодня гробовой Нафанаил стоял у раки без дела – лишь звонарь подошел проверить, в хорошем ли месте висит его правая хромая нога.
«Прогневается святая Варвара, ох, прогневается… покарает всех нас», – горевал Алеша.
* * *
От этой неизбывной тоски и полез он на стену – на стену монастыря, где обычно сидели они с Федором вдвоем, в сумерках, когда горожане, прогуливающиеся возле памятника, уже не могли увидеть снизу двух послушников, примостившихся, как воробьи, на монастырской ограде.
Какая красота открывалась отсюда, с горы – великая река и за ней дальняя даль, небесные просторы. До чего прекрасным казался мир с высоты монастырской стены. И трудно было поверить, что, словно чаша, он наполнен ныне лишь смертью, страданиями, болью и горем. И трудно было забыть об этом, когда с Подола летел очередной погребальный звон.
