Белый снег, серый лед, на растрескавшейся земле. Одеялом лоскутным на ней - город в дорожной петле. А над городом плывут облака, закрывая небесный свет. А над городом — желтый дым, городу две тысячи лет, Прожитых под светом Звезды по имени Солнце… И две тысячи лет — война, война без особых причин. Война — дело молодых, лекарство против морщин. Красная, красная кровь — через час уже просто земля, Через два на ней цветы и трава, через три она снова жива И согрета лучами Звезды по имени Солнце… И мы знаем, что так было всегда, что Судьбою больше любим, Кто живет по законам другим и кому умирать молодым. Он не помнит слово "да" и слово "нет", он не помнит ни чинов, ни имен. И способен дотянуться до звезд, не считая, что это сон, И упасть, опаленным Звездой по имени Солнце… (Виктор Цой "Звезда по имени Солнце")
Дана крепче прижала к себе Сашку, молясь про себя: «Господи, только бы с Максимом было все в порядке…» И закрыла глаза, чтобы не думать о том, что, песня пророческая.
А когда открыла, Титов уже свернул куда-то в сторону пустыря.
«Все», — почему-то подумалось ей. — «Все…»
Машины. Внезапно. На пустыре.
Стояли в круг. И в одной из них она узнала Максима. Дверь внедорожника была открыта, он сидел, поставив ноги на землю.
Узнала и задохнулась. Руки перевязаны, сам еще больше почерневший, лицо обожженное, на голове повязка. Сын увидел его и вдруг подался вперед, прилип к стеклу и тихо восторженно прошептал:
— Папа. Там мой папа.
А у нее сердце зашлось. Не посмела возразить. Не сейчас. После когда-нибудь она ему объяснит. Объяснит сыну, что…
— Приехали, — устало проговорил Филипп, останавливая машину. — Все, можно выходить.
И обернулся.
— Ну?
И действительно. Она видела, что Максим встал, выпрямился и ждет.
Саша вырвался вперед, подбежал к Максу. Как она шла по пустырю эти пару десятков метров, Дана не помнила, ног под собой не чувствовала. А вокруг были люди, говорили, жестикулировали, Филипп сразу пошел к ним. Она узнала Пашнина, и Толика, механически поздоровалась. Там был еще кто-то третий, явно высокого полета птица, приходилось ей видеть таких… деятелей. С ним она поздоровалась тоже.
Хотела пройти мимо, но тот ее остановил.
— Вы Дана Маркелова?
— Да, — сжалась она, ища взглядом Максима.
— У меня к вам предложение.
Мужчина поправил галстук и заговорил по деловому. Харизматичный, четкие фразы, рубленные жесты. Сразу видна привычка работать с электоратом.
— Нам нужен хороший спикер. Ответственный, который не запьет и не сорвет всю программу. И вы нам подходите. Внешность у вас вполне удовлетворительная. У вас есть собственный опыт пребывания в зоне особого режима. Ведь вы же сама из… — он прокашлялся в кулак. — Кхммм. Из зараженных. К тому же, вы мать! Ребенок в данном вопросе — это сильнейший аргумент. За вам пойдут, вам поверят.
Дана молчала, пораженная тем, что ее ребенок — аргумент. А тот очевидно воспринял ее молчание иначе. Решил подогреть обещаниями.
— Мы, со своей стороны, обеспечим вам достойную оплату и временное жилье. А дальше, как пойдет. Господин Востров отказался, но вы могли бы стать лидером движения.
И тут она включилась.
— Нет, вы знаете, я тоже откажусь.
Трепать все это личное, пережитое? Она забыть хотела все как страшный сон. Тень неудовольствия пробежала по лицу политического деятеля, заметно было, что он жалел о потерянном времени.
— В таком случае, всего доброго.
И потерял к ней всякий интерес.
