— Ты готов дать мне слово?
Касс кивнул.
— Я хочу услышать это, парень!
— Даю вам слово.
Но Стэн никак не мог успокоиться:
— Этого недостаточно! Я хочу, чтобы ты поклялся мне честью своей матери.
В глазах Касса промелькнуло изумление:
— Честью индианки?
— Честью женщины, которую мы оба любили.
Чувствуя на себе пристальный взгляд старика, Касс молчал, после чего ответил:
— Клянусь вам… честью моей матери.
Рука Стэна бессильно упала на кровать. Он проворчал:
— Убирайся! И передай Баку, чтобы зашел ко мне. Я должен поговорить с ним перед сном, иначе ты вряд ли протянешь до утра. — Заметив, как Касс стиснул зубы в ответ на его слова, он добавил: — Не беспокойся. Я сам обо всем позабочусь.
Касс направился к двери. Его ладонь уже лежала на ручке, когда он глубоко и с облегчением вздохнул. Какую-то долю секунды молодой человек даже не был уверен, что этот вздох был его собственным.
Первые проблески рассвета появились на ночном небосклоне, когда Пьюрити показалась на пороге дома, держа в руке седельные сумки. Она нахмурилась, увидев, что ее гнедая уже оседлана и ждала бок о бок с мерином Касса. Тут же стояла вьючная лошадь, нагруженная вещами. Девушка взглянула на Касса, возившегося с упряжью, и в горле у нее встал ком.
Касс оставил голову непокрытой, волосы его поддерживались на индейский манер повязкой. На нем был наряд из оленьей кожи, прекрасно облегавший широкие сильные плечи и рослую мускулистую фигуру. Одежда явно носила на себе следы женских рук — так аккуратно и старательно она была сшита. Сам он чувствовал себя в ней вполне непринужденно. В облике Касса Пьюрити заметила некий вызов, его стремление лишний раз подчеркнуть свое индейское происхождение и верность традициям предков, от которых он не собирался отрекаться.
По спине Пьюрити пробежал холодок. Одетый таким образом, Касс выглядел точно так же, как в тот день, когда она лежала на земле, чувствуя на себе взгляд его удивительно светлых глаз и острие ножа у горла.
Касс не поднял голову при звуке ее шагов, и Пьюрити почему-то испытала облегчение. Обернувшись, она увидела в дверном проеме Стэна. С пепельно-серым лицом, без малейшего следа улыбки, он сидел в своем кресле у порога. Одно из колес застряло, мешая ему двигаться дальше, и Стэн тихо выругался, когда Пит приподнял кресло и подтолкнул его вперед.
Остановившись в нескольких футах от девушки, Стэн бросил беглый взгляд на Касса и нахмурился. Затем, обернувшись, он посмотрел на нее.
— Береги себя, слышишь? Бак заменит тебя на ранчо, но все же постарайся не слишком задерживаться. Черт побери, но мне будет страшно тебя не хватать.
Пюрити наклонилась к Стэну.
— Стэн, ты ведь знаешь, что мне необходимо это сделать.
Стэн окинул ее испытующим взглядом.
— Да, пожалуй.
Когда настало время прощаться, Пьюрити почувствовала внезапный прилив панического страха. Стэн выглядел таким слабым… Проклятие! О чем она только думала вчера вечером, клюнув на приманку? Как могла решиться покинуть Стэна, когда ее названый отец так в ней нуждался?
Ее мысли были прерваны звуком шагов Касса за ее спиной. Чувствуя его молчаливую поддержку, Пьюрити прямо ответила на вопрос, читавшийся в глазах Стэна:
— Не беспокойся за меня. Все будет хорошо.
Поцеловав Стэна, Пьюрити быстро направилась к лошади, вскочила в седло и, слегка понукая кобылу, поскакала прочь бок о бок с Кассом.
Глава 7
Роджер был раздосадован. Погода портилась — небо стало пасмурным. Когда он утром выехал из дома, ничто не предвещало ненастья.
Нахмурившись, Роджер осмотрелся. Молодая зелень, пробужденная к жизни весной, могла бы вселить самые радужные надежды в сердца владельцев ранчо, надежды, которые по большей части никогда не оправдывались. Роджер считал всех этих людей просто болванами, готовыми из года в год гнуть спины в погоне за мечтой, которая, как правило, оказывалась несбыточной или становилась явью слишком поздно, когда приходила старость и они не могли уже в полной мере насладиться результатами своих трудов.
Хмурая складка между его бровями исчезла, и на лице появилась надменная ухмылка. Его отец и он сам были достаточно умны, чтобы не обрекать себя на такое беспросветное существование. Гораздо приятнее было, не пролив ни капли пота, отсиживаться в стороне, ожидая того дня, когда плоды усилий других сами приплывут им в руки. Хотя большинство владельцев окрестных ранчо терпеть не могли как отца Роджера, так и его самого, их жены, напротив, старались угодить им всеми возможными способами. Это служило для Роджера источником мрачного удовлетворения.
При воспоминании о том дне, который неделю назад он провел в постели Пенелопы Тарбер, пока ее муж был занят какими-то работами в северной части своего ранчо, Роджер перестал улыбаться. Он недоумевал, что вообще толкнуло его на это. Пенелопа была настоящей потаскушкой. Он был далеко не первым, кого она принимала у себя, когда ее мужа не было рядом, и наверняка станет не последним. Единственным удовольствием, которое Роджер получил от нескольких часов их бурной страсти, было то чувство извращенного наслаждения, которое он испытал на следующее утро, когда Том Тарбер появился у него в банке с просьбой о денежной ссуде… и получил отказ. Ему было просто любопытно, что подумала, узнав об этом, Пенелопа, но, говоря по правде, совсем не волновало.
На свете существовала только одна женщина, занимавшая его мысли, причем занимавшая их до такой степени, что это доходило почти до одержимости. Она была единственной причиной, побудившей его предпринять поездку в «Серкл-Си», хотя он и понимал, что это было небезопасно.
Красивое лицо Роджера исказилось, когда перед его глазами снова промелькнул облик Пьюрити. Он видел ее прекрасные губы, искривленные усмешкой, слышал язвительные слова в ответ на его мольбы. Притворщица ловко обвела его вокруг пальца, однако игра еще не окончена!
Почти две недели прошло с тех пор, как Стэн Корриган представил своих новых партнеров, и вопрос о наложении ареста на имущество был снят. Все это время Роджер провел в тревожном ожидании, надеясь, что аккредитив, предъявленный Джеком Томасом, в конечном счете будет признан не имеющим силы. Однако очень скоро поступила телеграмма, подтверждавшая наличия нужной суммы на счету Томаса, и надежды Роджера рухнули.
До сих пор Роджер не мог без содрогания вспоминать тот момент, когда Касс Томас, властно сжимая руку Пьюрити, вывел ее из кабинета. Однако самым тяжелым испытанием для него был постоянно преследовавший его образ Пьюрити, лежащей в объятиях этого полукровки.
Роджер сплюнул подступившую к горлу желчь и сделал глубокий вдох. Так или иначе, слухи уже разошлись по всему городу. Работники «Серкл-Си» не пытались скрыть свою неприязнь к Кассу Томасу. После отъезда Джека Томаса обстановка настолько накалилась, что достаточно было невинного замечания, чтобы дело дошло до кровопролития.
