— А я тебя везде ищу, — он уводит меня в сторону столов. — Устал как не знаю кто, мне бы в баньку с мужиками и спать, а не вот это светское общество. Еще Ира устроила…
— Может зря ты её так? — спрашиваю осторожно. Меньше всего я хочу, чтобы после стольких лет брака отец чувствовал себя несчастным. — Ирина любит бывать на таких мероприятиях, конечно она обиделась, узнав, что ты появишься здесь, но без нее.
— Поэтому надо было напиться и устроить сцену? Оскорбить тебя и меня? — он смотрит неожиданно жестко.
Иногда я забываю, что отец… он не просто взрослый и обожающий меня мужчина. Но и человек, который когда-то отказался от меня ради мифической свободы и прибыли. Человек, который зубами и когтями выдирал власть и деньги — как Каримов…
Внутренне морщусь. Не хочется их сравнивать… И говорю примирительно:
— Не все могут сдержаться, когда задето то, что они считают важным для себя. У Ирины это статус твоей жены и то, что его подтверждает. А сегодня ты…
— Я понял, — отец морщится более явно. И смотрит пристально. — И откуда ты у меня такая мудрая, Майя? В твои годы я был просто дебилом…
Смеюсь чуть грустно и отвожу взгляд.
Не хочу ни врать, ни рассказывать.
— Снова закрываешься, — кивает понятливо. — Я ведь не лезу, слишком боюсь испортить то, что мы с тобой выстроить сумели. Сумели же? — киваю. — Но чувствую какую-то историю. Не думай, не буду допытываться, захочешь — расскажешь сама. Вот только… мне кажется ты уж слишком склонна к прощению и к тому, чтобы давать людям новые шансы. Сложно тебе с таким характером, наверное…
— Сказать, кому я первому дала этот самый новый шанс? — смотрю ему прямо в глаза.
Папа открывает рот и закрывает его. А потом качает отрицательно головой. Наверное, такие как он видят слабость в этом… в том что я способна прощать. Что ищу в людях хорошее и стараюсь понять причины их поступков. Что готова пробовать снова… даже если человек уже не раз спотыкался на моих глазах.
Им невдомек, что я вовсе не подставляю вторую щеку. Я лишь даю и себе, и им право быть живыми людьми.
Мы берем небольшие тарелочки с закусками — скорее из вежливости, нежели из желания поесть — и отходим чуть дальше. И я решаюсь.
— Пап… Не думай, что будешь меня этим грузить, просто скажи — что там у тебя происходит? Какие проблемы? Мне важно это знать. Что случилось с тендером?
— Этот мудак… — он аж краснеет от возмущения, но быстро берет себя в руки и выдыхает. — В общем, я связался с неправильным человеком. И потерял много денег на подготовку и откаты. К тому же на производстве начались проблемы — был пожар…
— Никто не пострадал? — стискиваю пальцы.
— Нет, слава Богу. Но ситуация и в целом так себе, и тут удар за ударом, еще и по мелочам… — он снова вздыхает. — В принципе, я уже проходил такое. В начале двухтысячных, в четырнадцатом. И всегда получалось вырасти снова. Только знаешь что… Чем больше имеешь, чем выше забираешься — тем сложнее с этим расставаться и больнее падать.
Вздрагиваю.
Как созвучно.
И снова мысленно проклинаю Каримова.
И за отца тоже. Ведь это Илья, наверняка, устроил такой провал. Хочу спросить… и об этом тоже, но отец вдруг разворачивает меня к себе:
— По миру не пойду, не волнуйся. У меня есть… неприкосновенные запасы. Так что тебя и Ольгу я всегда сумею поддержать.
Изумленно распахиваю глаза, забыв даже о собственном вопросе.
— Интересная формулировка, — говорю неожиданно охрипшим голосом. — У тебя же есть жена… пасынок.
Поджимает губы и выдает вдруг, глядя в никуда совершенно больным взглядом:
— Угу. Есть. Только вы… вы обе мои, понимаешь? Даже если отказались от меня навсегда.
У меня перехватывает дыхание. И в который раз я думаю о том, насколько сильно можно пострадать от собственных решений. И насколько… черт, неужели то, что я вижу любовь? И у отца, и у матери?
Но что это изменит?
Гонг, который громким ударом врывается в наш маленький мирок, заставляет обоих чуть ли не подпрыгнуть. Я усиленно моргаю, как человек, вышедший из тьмы на свет, и озираюсь. На сцене стоит неизвестный мне мужчина и что-то говорит, только слова доходят до меня как сквозь вату.
— Аукцион? — уточняю хмуро.
— Вряд ли я что-нибудь куплю, но давай подойдем, — отец явно чувствует неловкость за свою откровенность.
Идти не хочется. В другой ситуации я бы заинтересовалась, но сейчас все, о чем я думаю, так это о том, что меня обязали туда подойти.
— Лот номер один…
Все начинается вполне мирно.
На сцену выходят владельцы лотов — мужчины и женщины, довольные своей тягой к благотворительности, и получают долю внимания, комплименты и благодарности от представителей фонда.
Но я не расслабляюсь.
И не зря.
— Последний лот на сегодняшний вечер… роскошное изумрудное колье от ювелирной компании Каримова Ильи Демидовича… — У него еще и ювелирная компания теперь? Что ж, не слишком удивлена… — Только посмотрите на эти камни! — аукционист жестом фокусника срывает шелковый платок с высокой стойки. — Идеально подобранный цвет, почти отсутствуют масла и искусственная обработка, каждый камень мастерски огранен и окружен настоящими бриллиантами…
Я не могу оторваться от колье-ошейника.
Оно и правда совершенно, но…
* * *
— Я сам заказывал этот ошейник для тебя, — муж застегивает на шее белоснежную полоску кожи идеальной выделки, посредине которой, там, где она будет соприкасаться с трахеей, — огромный квадратный изумруд. Он любовно перекидывает волосы через плечо и чуть тянет за золотую цепочку, заставляя меня откинуть голову назад и сжать ноги в приступе внезапного возбуждения. И хрипло шепчет на ухо: — Идеально…
* * *
Это тот изумруд?
Самый крупный, что в центре колье?
Меня ведет от всего происходящего, как-будто я много выпила, и, как назло, отец куда-то отходит — очередные переговоры, которые никогда не будут закончены. А Каримов, стоящий на сцене, смотрит на меня. Насмешливо, как мне кажется… хотя что я могу понять по его непроницаемому лицу?
Я хочу уйти, но ноги будто прирастают к полу. Потому беспомощно перевожу взгляд с мужчины на ожерелье и обратно. Ведущий продолжает говорить, нахваливая то колье, то его владельца, а потом вдруг ляпает заискивающе:
— Илья Демидович, у вас же день рождения сегодня? Удивительно, обычно люди в этот день получают подарки, а вы сами их делаете…
Что-то явно идет не по сценарию, судя по тому, что Каримов переводит взгляд на ведущего, а тот тушуется и отступает. Нестройный хор поздравляющих снова прерывается ударом гонга и звучит первая ставка.
