Глава 1На старте всегда тесновато
В детстве мне казалось, что нет ничего проще, чем понять, что за путь тебе уготован в жизни. Во-первых, жизнь покажет сама, во-вторых, надо просто прислушиваться к тому, что душа тебе нашептывает на ухо, в-третьих, что-нибудь более или менее великое. Чтобы на вопросы бывших одноклассников: «чем занимаешься?» было нестыдно отвечать. Я примерно представляла себе, за что стыдно. Стыдно работать продавцом в мясной лавке. Стыдно продавать беспроигрышную лотерею. Стыдно мыть коровники. Не вообще стыдно, потому что кто-то же должен продавать мясо, дарить радостные картонки детям в парках и создавать условия жизни коровам. Так что все мои «стыдно» относились лично ко мне и не к кому более. Потому что я верила, что Господь снабдил меня мозгами, способными с первого раза понять, что такое «конклюдентная сделка» не для того, чтобы я прохлаждалась в тени торговых рядов, обвешивая покупателей на пятьдесят грамм. Позже, уже после истории с Пашей и кризисом (понятие кризиса и образ Паши неизгладимо слились в моей голове и приобрели совместно трактовку «настоящего кошмара»), я несколько пересмотрела свои взгляды, решив, что это отвратительно и непорядочно – так заноситься. Чем я стала хуже, охраняя от баранов свои дальние ворота? Чем хуже меня люди, что вынуждены под грузом тех или иных обстоятельств сидеть на лотках, разносить газеты, мыть полы на лестничных клетках и заниматься прочей неблагодарной копеечной работой. Ведь, в конце концов, в это положение порой ставят даже самых лучших из нас. Самых талантливых, самых красивых, умных, способных. Поди разбери, вдруг перед тобой новый Рубенс или будущая Саган, вынужденные временно принимать в прачечной белье. Или вот я, в свое время подающий надежды молодой адвокат, стою и боюсь, как бы меня не уволили из отвратительной конторы, где карательные порядки умело совмещаются с садистической дисциплиной. Боюсь и молю Бога еще немного дать мне помучиться, дать постоять на этих постах, потому что…Что? Боюсь снова выйти в открытое плавание, где все будет зависеть только от меня. И где от меня теперь буду зависеть не только я, но и еще одно небольшое существо, размером примерно с небольшой комодик. Максим Максимович Лапин, собственной персоной, весьма любимый, уже подросший бутуз полутора лет, стремительно убегающий от няни в вечной надежде успеть стащить с тумбочки у входа что-нибудь запрещенное. Ключи, радиотелефон (это вне комментариев – поскольку самое любимое), мамина сумка (с ней можно тихо отползать и часами копаться, пока не придет кто-то и не обломает весь кайф), дедушкины очки (особенно вкусны при обсасывании).
– Ну куда ты их задевал? – деланно возмущается дед. Деланно, потому что Максимка – король и его сердца. Максим молчит в ответ, затаив дыхание. Он надеется, что дед их не найдет. Но поскольку грубая власть силы всегда торжествует, Максим заливается обиженным ревом и несется ко мне. Говорить он еще толком не научился, но так исчерпывающе обижается всем своим обаятельным маленьким личиком, так льнет ко мне своим трепетным тельцем в памперсе, что я сжимаю его в объятиях и обещаю накупить сто тысяч очков. Благо он еще слишком маленький, чтобы понять, что я вру.
– Ну и когда же мы будем приучать малыша к горшку? – снова заводит старую песню мама. Для нее мальчик, в полтора года изучающий свой основной атрибут принадлежности к мужскому полу только в ванной при купаниях – нонсенс.
– А когда надо? – интересуюсь я. Мне очень забавно наблюдать искреннее недоумение на лице моего сына, когда из «этой штуки» начинает течь водичка.
– Давно! – с укоризной машет головой мама. – Ты у меня писала в горшок еще до года.
– Как же ты это пережила? – удивляюсь я и подсовываю ей под нос статистику из журнала, в которой ясно и исчерпывающе подтверждается, что от памперсов, которые носят до двух лет, вреда нет никакого, а наоборот, одна сплошная польза.
– Это все – заказная рекламная статья, – изворачивается родительница.
– Ну, конечно, – соглашаюсь я. – Тогда в принципе, я не возражаю. Вот ты и приучай. Я его к тебе ночью и пришлю.
– Я свое оттарахтела с тобой, – гордо и обиженно произносит мама. – А ты, вместо того, чтобы все валить на меня, могла бы и с нянькой поговорить. За что мы ей деньги платим?
– Мы? – поражаюсь ее заявлению я. Я служу в иностранной армии, выстаиваю вахты, а деньги платим мы? И, кроме того, это не так-то просто, заставить нашу няню что-либо делать.
