Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Парк был зеленой гаванью, которая сохранялась по мере того, как город разрастался вширь, дом за домом, квартал за кварталом. Парк придавал городу сил. Коре вспомнилась ее грядка в невольничьей деревне, огородик, с которым она столько возилась. Теперь-то она понимала, чем на самом деле был этот крохотный клочок земли, придававший ей веру в то, что у нее есть что-то свое. С таким же успехом она могла считать своим хлопок, который сажала, полола и собирала. Ее грядка была тенью чего-то незримого, существовавшего вовне. Такой же, как Декларация независимости в исполнении несчастного Майкла. Отголосок чего-то внешнего. После побега она повидала Америку. В Декларации, судя по всему, речь шла о совсем другой стране. Настоящая Америка была призраком, притаившимся в темноте. Тенью. Совсем как Кора.
Той же ночью Кора слегла. Она проснулась от рези в желудке. Голова кружилась, и казалось, что чердак качается и ходит ходуном. Содержимого желудка и контроля над кишечником она лишилась, все под себя. Жар обступал крохотную коморку со всех сторон, расплавляя воздух и заползая ей под кожу. Она чудом дотянула до утра, до начала дневной мистерии. Парк был на своем месте. Ночью ей снился корабельный трюм, где она томилась в цепях. Напротив тоже был прикован невольник, и еще один, сотни орущих от ужаса негров. Судно то взмывало на волнах вверх, то ныряло в пучину, расплющенное обрушивающимися на него потоками воды. На лестнице послышались шаги, щелкнула задвижка, и Кора смежила веки.
Она очнулась в белой комнате, на мягкой перине, обволакивающей ее тело. Сквозь окно скупо пробивался солнечный свет. По шуму из парка она привычно определила время: скоро вечер.
В углу бывшей детской Мартина притулилась Этель с вязанием на коленях. Не прикасаясь к нему, она неотрывно смотрела на Кору. Потом дотронулась до ее мокрого лба.
– Спадает…
Она наполнила стакан водой и принесла плошку говяжьего бульона.
За то время, что Кора металась в бреду, Этель к ней помягчела. Ночные стоны жилички были так слышны, а сама она оказалась до того плоха, когда Этель с мужем спускали ее с чердака, что горничную Фиону пришлось несколько дней не пускать. Ирландке объяснили, что Мартин слег с венесуэльской лихорадкой, причиной заражения стал мешок с испорченным фуражом, так что дом по приказу доктора на карантине, и вход туда запрещен. Мартин как раз недавно читал о введении такого карантина, поэтому это было первым, что пришло ему в голову. Горничная получила жалованье за неделю, сунула деньги в кошелек и без лишних вопросов удалилась.
Теперь пришел черед посторониться Мартину, поскольку все заботы о больной взяла на себя Этель, которая двое суток выхаживала ее, бившуюся в лихорадке и судорогах. Ни друзей, ни знакомых Уэллсы в городе не нажили, так что их затворничество не привлекало особого внимания. Пока Кора металась в жару, Этель, чтобы приблизить ее выздоровление, читала вслух Библию. Ее голос проникал в сны больной. Такой безжалостный в ночь вызволения Коры из заброшенной слюдяной шахты, теперь он приобрел теплоту. Коре привиделось, что женщина по-матерински касается ее лба губами. Уплывая куда-то, она вслушивалась в произносимые ею слова. Ковчег укрыл праведных и непорочных, не дал им сгинуть в пучине. Сорок лет продолжались скитания по пустыне, прежде чем обрели они Землю обетованную.
В предвечернем свете длинные тени тянулись, как горячая карамель, и, чем ближе к ужину, тем тише становилось в парке. Этель, улыбаясь, сидела в кресле-качалке, пытаясь подыскать в Писании приличествующий случаю отрывок.
Теперь, очнувшись и вновь обретя способность говорить, Кора смогла сказать хозяйке дома, что можно перестать читать.
Губы Этель сжались в нитку. Она закрыла книгу, заложив нужную страницу костлявым пальцем.
– Мы все уповаем на милость Создателя. Плохой бы я была христианкой, если бы пустила на порог нехристя, не поделившись с ним словом Божиим.
– Но вы же поделились, – прошептала Кора.
Библия, которую выдал Коре Мартин, принадлежала в детстве Этель. Это ее детские пальчики захватали и замусолили страницы Писания. Сейчас она недоверчиво смотрела на Кору, сомневаясь, что их незваная гостья способна прочитать и понять написанное. Кора, скажем прямо, к верующим от природы не относилась, да и обучение грамоте ей пришлось бросить прежде времени. Сидя на чердаке, она продиралась сквозь слова, двигаясь вперед и тут же возвращаясь назад в мудреных текстах. Понимая с пятого на десятое, она все равно до глубины души возмущалась встретившимися противоречиями:
– Вот тут в одном месте говорится: «Кто украдет человека и продаст его, или найдется он в руках у него, то должно предать его смерти». А в другом месте написано: «Рабов увещевай повиноваться своим господам, угождать им во всем, не прекословить». Что же, получается, владеть человеком как вещью – грех? Или и на это есть воля Божия? Но рабы, значит, еще и прекословить не должны. Не иначе, какой плантатор пробрался тайком в типографию и вставил сюда эти слова.
– Это значит то, что значит, – отвечала Этель. – В Исходе сказано, что сынам Израилевым не должно порабощать друг друга. Но к потомкам Хама это не относится, они другого роду-племени. На них лежит проклятие, отсюда и черная кожа, и хвост. Когда в Писании осуждается рабство, речь идет совсем не о рабах-неграх.
– Кожа у меня черная, но хвоста никакого нет, – возразила Кора и добавила, – по крайней мере, я не замечала, хотя специально не искала, конечно. Но рабство – зло, тут все правильно.
Когда рабами становятся белые люди, рабство – грех, а к африканцам это не относится. Все люди созданы равными, но коли ты нелюдь, равенство не про тебя.
Под солнцем Джорджии Коннелли частенько ссылался на Библию в назидание провинившимся неграм, которых порол:
– Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человекоугодники, но в простоте сердца, убоявшись Бога. Поняли, черномазые?
Свист плетки-девятихвостки припечатывал каждый слог и заканчивался воплем жертвы. Коре вспомнились и другие отрывки из Священного Писания, где речь тоже шла о рабстве, и она наизусть прочитала их своей хозяйке, но Этель отмахнулась, ведь не затем же она утром открыла глаза, чтобы принять участие в богословском диспуте!
Кора радовалась ее обществу, а когда Этель поднялась и вышла из комнаты, сразу помрачнела. Сама она была убеждена, что во всем виноват тот, кто записывал. Люди сплошь и рядом все перевирают, иногда с умыслом, иногда без. На следующее утро Кора спросила Этель про альманахи.
Эти старые-престарые календари Кора обожала за незыблемость заключенного в них мира. В нем не было нужды уточнять, что именно тот или иной человек имел в виду. Цифры и факты невозможно было вывернуть наизнанку. Таблицы с фазами Луны и прогнозы погоды перемежались историями – сплошь про занудных вдовиц в годах да простаков негров, – вот они-то смущали Кору куда больше, чем нравственные уроки, которые она должна была почерпнуть из Священного Писания. И в том, и в другом случае речь шла о поведенческих нормах, выходивших за пределы ее понимания. Откуда и с какой стати ей должно было быть ведомо, как полагается вести себя во время сватовства или как перегонять овец по пустыне, да чтобы ни одна не заблудилась. А вот напечатанные в календарях-альманахах советы ей, возможно, когда-нибудь и сгодились бы. Взять хоть Оды к атмосфере или Оды к шоколадному дереву с островов южных морей. Ни про оды, ни про атмосферу она, конечно, слыхом не слыхивала, но честно штудировала страницу за страницей, и их обитатели занимали свои места в ее сознании. Появись у нее когда-нибудь башмаки, она уж будет знать про фокус со свечным салом и воском, благодаря которому обувь может служить подольше. А если, не приведи Господь, расчихаются куры, то всего-то и надо, что растереть асафетиду с коровьим маслом и помазать им клювы сверху, мигом поправятся.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
