Книга Убийство онсайт - Татьяна Шахматова

На сей раз была обычная экваториальная еда. Мясная тонкая отбивная парильяда приправлена зеленой жижей знаменитого луково-авокадного соуса гуакамоле. Целая тарелка эдаких тропических голубцов: кукурузная каша с грибами, курицей и какими-то еще начинками в листьях банановой пальмы. Суп на свиных ушных хрящах. Как уверяла Камилла в своем блоге, этот суп лечит любой, даже самый застарелый гастрит, а эквадорская кухня в целом по своему витаминному составу, соотношению белков, жиров и углеводов считается одной из самых сбалансированных в мире.

Вообще любопытно, сколько всего узнаешь о месте, стоит только ступить туда своими собственными башмаками. Неделю назад это небольшое государство на берегу Тихого океана ассоциировалось у меня только с бананами и розами — то есть представлялось эдаким совершенно гармоничным единством инь и ян, символическим мужским и символическим женским, поистине центром мира, в котором, усмиряя и уравновешивая друг друга, соединились две противоборствующие энергии. А Эквадор оказался настоящей родиной слонов и парового отопления. Здесь и самая высотная канатная дорога в мире, и самый высокий действующий вулкан, и самый доступный экватор, и самая полезная кухня, самый ровный в мире климат, и даже недостающие звенья для своей теории видов Дарвин обнаружил тоже здесь. Но сейчас меня больше всего волновало то, что Эквадор готовился стать местом, где впервые в жизни Вика собиралась применить филологию для фальсификации. Вика, мой главный учитель, образец и эталон научной непогрешимости и чести.

Я даже не удивился, когда, выходя из бассейна, Паша обнял ее, завертывая в полотенце, и она была совсем не против.

Павел Кнопкин, как и всегда, добился своего. Стратегии сближения, внезапные ночные перелеты через океан, разговоры полушепотом по скайпу сделали свое дело. Виктория хоть и умная, рациональная, необычная, но все-таки женщина. Кто бы смог устоять перед океанскими виллами, частными вертолетами и завтраками в постель. Что ж, хоть это и было слабым утешением, но продавалась она дорого, теперь-то точно не продешевит. В общих чертах план Вики был понятен: сейчас она даст заключение, которое покажет на Анну, Евгения или Михаила, что в данном случае все равно. Потому что метод дерева вариаций, который не дал точного результата, с высочайшей долей вероятности свидетельствует лишь о том, что никакой крысы в команде не существует, крысу выдумал Павел Кнопкин, чтобы еще раз запустить сингапурскую модель слива офиса. Замечательно!

Впрочем, я не стал бы беспокоиться вовсе, если бы все это окончательно выяснилось, например, вчера. Но сегодня, когда Анна исчезла, команда айтишников по этому поводу попала в камеру предварительного заключения, а какая-то женщина сейчас лежит в морге с откушенными частями тела и проломленным черепом, уже нельзя сказать: «Это его фирма, и пусть он делает что захочет». Что же Виктория творит? Весь мой опыт общения и работы с теткой не позволял поверить в то, что это только расчет.

Я подошел к столу. Виктория разрезала огромную зеленую шишку размером с мяч для регби. «Мяч» щетинился устрашающими шипами, торчащими во все стороны, как иглы дикобраза.

— Это фрукт, — пояснил Павел и посмотрел на меня то ли с насмешкой, то ли с торжеством, то ли и с тем, и с другим вместе. — Называется гуанабана.

— Гуанабана, — зачарованно повторила Вика, и мне показалось, будто она под гипнозом ото всех этих названий, от далекого, но ощутимого в темноте гула океана, тропической жары и миллионера в цветных трусах.

— Что-то среднее между клубникой и бананом, — поделилась Виктория, поддевая ножом мякоть. — У меня вообще такое чувство, что моя вкусовая карта уже заполнена привычными вкусами, поэтому все кажется похожим на что-то другое. Например, бабако завис между дыней и физалисом. А наранхилья похожа на кислый апельсин. Гранадилья — что-то вроде гуавы на вкус, с той разницей, что сок содержится только в мякоти вокруг зерен. Маракуйя — как будто дитя гуавы и манго. И тахо тоже похож на гуаву, только чуть покислее.

— А почему гуава? Не сказать, чтобы самый распространенный в России фрукт, — зацепился Павел. — Это потому, что в девяностые все магазины были забиты литровыми банками сока из Индии?

— У вас тоже? — Вика рассмеялась. — Сельхозки еще не упразднили, но продуктов в них уже не было. Зато на всех полках сплошь стояли только баночки с соком гуавы и почему-то мясо криля.

— Криля не помню, — усмехнулся Павел. — Гуавы было залейся. Мне тоже первое время все ее напоминало.

Сельхозки? Что это такое? Сельскохозяйственные ярмарки? В какие это годы? Я такого не припоминал, а телефона, чтобы загуглить, не было.

Вкусовая карта Виктории напомнила мне мои размышления о заполненных звуковых дорожках в мозгу, в котором не осталось места для звука океана. Это только лишний раз доказывало, что за годы совместной работы мы уже о многом думали одинаково. Мне стало грустно, кажется, я еще и ревновал. Ревновал и не понимал ее.

Как ни странно, Павел слушал эту болтовню и даже в ней участвовал, как будто забыв о трупе в холодильнике.

— Могу опровергнуть эту теорию в один ход. Попробуйте манго, — Павел обратился к нам обоим, видимо, стараясь сохранить хотя бы видимые приличия. — Сразу станет ясно, что манго здесь и манго в России — это две большие разницы.

Когда появились сыр, креветки, каракатицы прямиком с гриля, овощи, грибы, бутылки со свежевыжатыми соками и винами, стало ясно, что Павел накрывает поляну не для троих. Остальные участники появились приблизительно через полчаса.

Один за одним перед домом останавливались тук-туки, из которых по двое-трое вылезали свежеотпущенные члены команды айтишников. Вид у всех был усталый, но все были возбуждены известием о том, что убитая девушка — не Анна.