Абботсфорд, Бэлмейн-стрит, двенадцать. Должно быть, это был ее дом – если предположить, что единственная Р. Бартлок, указанная в справочнике, и была той писательницей, которая вела у них занятие по литературному мастерству. Жалюзи были опущены. В почтовом ящике виднелись рекламные брошюры, несмотря на вывеску «ТОЛЬКО ДЛЯ ПИСЕМ». На ветру хлопал потертый и линялый тибетский молитвенный флаг, на подоконнике по левую руку от Ван Ыок разместилась коллекция птичек из китайского фарфора. Из клумбы у редкого выцветшего забора возвышались длинные, большие подсолнухи, которые из-за своих размеров казались искусственными, но тем не менее были настоящими. Все это вписывалось в картину, которую она ожидала увидеть в доме розоволосой писательницы в ведьминских сапожках и ретро-сарафане, обладательницы коробки из-под обуви и, вероятно, ответственной за ее сбывшееся желание.
Ван Ыок с облегчением смотрела на явно пустующий дом. И только поэтому она, будучи жуткой трусихой, осмелилась подойти по обрамленной сорняками дорожке к передней двери и постучать. Никто не ответил. Фу-х!
Ну и зачем были эти усилия – зачем вообще стучать? И какая-то часть ее по-настоящему верила в то, что старики у нее в голове все видели.
37
Когда после работы Ван Ыок зашла домой, мама с угрюмым видом сидела в гостиной на диване, сложив руки перед собой. Ее групповая терапия – или «встреча в кругу друзей», как они это называли, – закончилась полчаса назад. Обычно в это время квартира была полностью в распоряжении Ван Ыок: родители и Бао ездили на рынок в Футскрей, чтобы пополнить запасы еды на неделю, и возвращались не раньше, чем через полтора часа. Они специально уезжали попозже, чтобы купить товары по сниженным ценам.
– Привет, мама. – Ван Ыок села на диван рядом с ней. – Ты в порядке? Почему не поехала с папой? Как прошла ваша встреча в кругу друзей?
– Сегодня мы говорили о том времени, когда были детьми.
Ну почему Ван Ыок не могла взять и прямо спросить про ту фотографию? Спросить, почему они никогда не виделись с тетей? Сейчас, вот прямо сейчас, было бы самое подходящее время. Но Ван Ыок не хотелось быть похожей на ищейку, которая всюду сует свой нос.
– Значит, говорили о вашем детстве… и как… как ты себя чувствуешь?
Что ей делать? Нужно ли маме, чтобы ее подержали за руку?
Нет, мама отняла руку и положила ее обратно себе на колени. Было совершенно ясно, ей некомфортно. Она пыталась успокоиться, взять себя в руки – расправляла складки на одежде, убирала волосы с лица.
– Мне было тяжело говорить о своей матери. Вспоминать о тех моментах жизни, когда она была нужна мне, но не могла меня утешить.
– Может, сделать тебе чаю?
– Спасибо, con. Чай – это хорошо.
Ван Ыок поставила чайник и приготовила чай. За все это время борьбы с последствиями посттравматического стрессового расстройства мама никогда не говорила о своих чувствах, никогда не показывала свою уязвимость. Обычно она просто скрывалась в спальне. Так это хорошо или плохо? Ей представлялось, что делиться чувствами во время групповой терапии – это нормально.
– А ты можешь рассказать мне, о чем вы говорили?
– О том, как она готовила. Кухня у нас была небольшая, но еда всегда свежая и вкусная.
– Как когда вы готовили в хостеле?
– Да. И пусть тогда у нас из-за этого были большие проблемы, я до сих могу приготовить отличную еду на маленьком радиаторе, как раньше нам приходилось.
Родители рассказывали ей о том, как жили в хостеле в Морленде. Еду, похоже, нужно было заказывать большими партиями, что-то дешевое и непритязательное, как в столовой, и многим она не подходила по вкусу или из-за диеты и особенностей пищеварения. Новоприбывшие с большой охотой шли в столовую за бесплатной едой, но число желающих питаться там постоянно сокращалось.
Поэтому люди покупали кастрюли и маленькие радиаторы в местном секонд-хенде и готовили прямо в спальнях: лежащие на боку радиаторы служили плиткой. Сковорода, немного лапши или риса, кое-какие овощи, немного рыбы, чили, лемонграсса. Кто-то готовил рис, кто-то овощи, а потом все делились едой. Из-за этого у них постоянно были проблемы с администрацией хостела, которые обвиняли их в нарушении санитарных и противопожарных норм и забирали всю кухонную утварь. Но люди покупали все снова. В этом спокойном уголке – с кроватью, дверью, которая закрывалась на замок, унитазом, где можно было за собой смыть, с чистой водой в кранах – родители никак не могли понять, почему кто-то злится лишь потому, что они захотели приготовить себе ужин.
Кухня в их теперешнем доме казалась достаточно большой для их семьи, и Ван Ыок улыбнулась, подумав, что сказали бы родители, увидев кухню в доме Билли.
Мама встала с дивана.
– Я умоюсь и приготовлю ланч.
– Я помогу тебе.
Мама остановилась на полпути.
– Не только я, но многие из нас в этом клубе друзей больше не видели своих родителей после того, как покинули Вьетнам. Как будто нас поставили перед выбором – наши родители или наши дети. – Ван Ыок почувствовала на плече руку матери, легкую, как маленькая птичка. – Даже если их у нас еще не было.
Раньше мама никогда не делилась с ней ничем подобным. Никогда не обнажала эмоции. Наверное, то, что она была не одна в своем горе и разочарованиях, немного уняло боль. Ее разрешение – позволение себе – открыться и поделиться чем-то впервые за все эти годы – это было как найти новую комнату в доме, который, как тебе казалось, ты знаешь вдоль и поперек.
– Ты же знаешь, что всегда можешь поговорить со мной, да?
Ей снова захотелось спросить про фотографию, но она опять не посмела.
– Хватит разговоров.
Мама отвернулась.
Ван Ыок оторвала несколько веточек кориандра из горшков на кухонном подоконнике, включила воду, чтобы наполнить раковину холодной водой, и пошла к холодильнику за овощами. Была суббота, а значит, им предстояло готовить из остатков овощей суп или омлет, дожидаясь, когда папа и Бао вернутся со свежими продуктами.
