Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
– Ты умираешь? – спросила Руфь. Она, как мы помним, была еще очень молода. И видела не так уж много смертей.
– Мы все умираем. Но ты юна и хочешь узнать ответы. Боюсь, ты обнаружишь, что чем больше знаешь, тем меньше у тебя ответов.
– Я не понимаю.
– Не понимаешь, – сказала Оракул. – Кто из нас может утверждать обратное?
Мэтта толкнули, отпихнули, ударили так, что он упал на спину. Они заполняли помещение. В основном молодые, но не все; евреи и палестинцы, но и иностранцы тоже; шумиха в СМИ привлекла их сюда из Индии, Великобритании и многих других стран: достаточно богатых, чтобы путешествовать, достаточно бедных, чтобы менять мир, революционеров среднего класса, привычных и к червонцам, и к Че.
– Не смейте!.. – заорал Мэтт, однако они действовали осторожно, он это видел и не сразу понял, что происходит: они не уничтожали машины, они аккуратно отодвигали от них людей, чтобы встать барьером между ними и серверами, генераторами, кулерами, а потом они…
Он крикнул: «Нет!» – и попытался подняться, но его вжали в пол бесстрастные руки, девочка с дредами и мальчик в футболке с Эрнесто Геварой; они не уничтожали машины; они их подключали.
Они принесли с собой мобильные серверы, беспроводную связь, переносные накопители, огромный блок памяти и облако коммуникации, и они подключали ко всему этому защищенную замкнутую сеть…
Они открывали Нерестилище.
Брюхоног выехал(а) за дверь, Руфь шла за ним. Вокруг открывался Разговор: шум миллиарда фидов, разом состязающихся за внимание. Руфь шагала за Брюхоногом по узким улочкам, пока они не пришли в старый район Аджами. Дети бежали следом, дотрагивались до панциря Брюхонога. Упала ночь, и когда они добрались до свалки Ибрагима, зажглись факелы, наделяя древний мусор неземным свечением. Небо озарял молодой месяц. Руфь навсегда запомнила эту сцену. В серебре молодой луны она подняла голову и представила живущих на спутнике людей.
Ибрагим встретил ее у входа.
– Оракул, – кивнул он. – А вы – Руфь Коэн.
– Да, – Руфь была удивлена.
– Я Ибрагим.
Она неловко пожала ему руку. Ибрагим не сразу отпустил ее кисть. Он изучал ее, как хирург.
– Нет Соединения без боли, – сказал он.
Руфь закусила губу:
– Я знаю.
– Вы правда этого хотите?
– Да.
– Тогда пойдемте.
Они следовали за Ибрагимом по путаным мусорным коридорам между старинных бензиновых машин, гигантских холодильников для рыбы, производственных установок, штабелей выброшенных бумажных книг, холмов сломанных игрушек, тьмы-тьмущей Допотопности. В самом центре лабиринта из кипля была комната со стенами из хлама и крышей из неба и звезд. Посреди комнаты располагались старый столик для пикника, медицинский шкаф и складной стул.
– Прошу, – сказал Ибрагим. – Садитесь.
Руфь села. Брюхоног, не без труда одолев лабиринт, стоял(а) теперь перед ней.
– Ибрагим, – сказал(а) Брюхоног.
– Да, – ответил тот, ушел в лабиринт и вернулся с полотенцем в руках, которое развернул бережно, почти с благоговением: внутри скрывались три золотых пальца-протеза.
– От Элиезера, – сообщил Ибрагим Брюхоногу. – Он прорвался.
Все произошло в тишине. Руфь помнила, что не прозвучало ни слова, но вдалеке накатывали на берег волны, и на соседней улице играли дети, и пахло вареной бараниной и рисом. Ибрагим извлек откуда-то шприц. Руфь положила руку на стол. Ибрагим дезинфицировал кожу там, где проходила вена, и сделал инъекцию. Кисть онемела. Ибрагим положил ее плашмя, развел пальцы. При свете факела его лицо было старым и страшным. Он занес мясницкий нож и отсек большой палец. Кровь забрызгала столик для пикника. Палец упал на землю. Руфь сжала зубы, а Ибрагим взял золотой протез и соединил его с ее плотью. Из раны выдавалась белая кость. Руфь заставляла себя не закрывать глаза.
– Итак, – сказал Ибрагим.
Они подключились к сети. Мэтт смотрел, как мигают огоньки, отмечая перенос гигантского количества информации. Словно бы огромные существа протискивались сквозь узкий ход в попытке сбежать. Мэтт зажмурился. Он на миг вообразил, будто слышит, как они обретают свободу.
Она везде и нигде одновременно. Она Руфь, но она и кто-то – что-то – еще. Она ребенок, дитя, и есть еще один, Иной, вплетенный в нее, близнец: вместе они существуют там, где нет телесности. Развиваются, всегда вместе, мутируют и меняются, строчки кода переплавляются в генетический материал, формируя что-то – кого-то – чего/кого раньше не было.
Когда все закончилось, когда освободители ушли или были арестованы, когда он кончил отвечать на вопросы, все еще в шоке, и, шатаясь, выбрался наружу, навстречу вспышкам и микрофонам, и отказался отвечать на новые вопросы, он пошел в бар, сел и стал смотреть телевизор – и пить. Он был всего лишь парнем, который пытался создать нечто новое, он никогда не хотел менять мир. Он пил пиво и спустя какое-то время ощутил, что усталость улетучивается, что он свободен, что будущее рассеивается. Он был всего лишь парнем, который пил пиво в баре; он поднял глаза, увидел за соседним столиком девушку, и их глаза встретились.
Он не стал еще святым Коэном Иных. Он не стал еще мифом, героем фильмов и романов, идолом новой веры. Иные вышли в мир, они были… где-то там. Что они будут делать и как – он не знал.
Он посмотрел на девушку, она ему улыбнулась; иногда это и есть все, что есть, больше ничего не надо. Он встал, подошел к ней, спросил, можно ли сесть рядом. Она сказала «да».
Он сел рядом, и они стали говорить.
Она выныривает из виртуалья годы или десятилетия спустя; а может, через секунду. Когда она/они глядят на ее/их руку, она/они видят золотой большой палец и понимают, что это оно/они.
Рядом замер Брюхоног, и она знает, что женщина внутри мертва.
Через нод она слышит Разговор, но над ним она слышит и токток блонг нараван, еще неясно, и знает, что никогда не достигнет ясности, полной ясности, но, по крайней мере, она его слышит и может говорить на этом языке, пусть и запинаясь. Она знает об Иных, что парят в виртуале, в цифромирье. Одни кружат вокруг нее, любопытствуя. Многие другие в дальних паутинах не проявляют интереса. Она взывает в пустоту, и отвечает голос, и еще один, и еще.
Она/они встают.
– Оракул, – говорит Ибрагим.
Одиннадцать: Сердцевина
Ачимвене пробудился во мраке ночи.
Сквозь жалюзи в комнату просачивались огни Центральной. Они бросали слабый отсвет на наволочки, и на белую измятую постель, и на книгу, ничком разлегшуюся на прикроватном столике: детективный роман о Билле Глиммунге, мягкая обложка, страницы сильно потрепаны и заляпаны временем.
Ачимвене перевернулся и положил руку на другую половину кровати, но она была пуста. Кармель снова куда-то ушла.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
