Далее Элиаде пишет про длительные бессознательные состояния и летаргический сон. Шаманы практикуют болезненную церемонию посвящения, включающую в себя символическую смерть через расчленение. Неофиту полагается голодать, пока он не окажется на грани жизни и смерти, либо пребывать на холоде, пока он не замерзнет. По словам антрополога Вальдемара Богораза, этот период жизни неофита можно сравнить с долгой и серьезной болезнью. Если он выздоравливает, на него нисходит «вдохновение», и он постигает искусство бить в барабан и петь[80].
В 1930 году Кнуд Расмуссен писал об эскимосском шамане, который рассказывал: «Осознав свое предназначение, я решил, что подвергнусь страданиям от двух наиболее опасных врагов человека: голода и холода. Сначала я голодал пять дней подряд, лишь затем мне позволили выпить глоток теплой воды… После этого я ничего не ел еще пятнадцать дней — и опять мне дали глоток теплой воды. После этого я голодал десять дней…
Дни «поиска истины» очень утомили меня: какой бы скверной ни была погода, я должен был все время идти и мог делать лишь короткие передышки…»[81]
Подобные страдания, как и муки, которым подвергают себя аскеты, направлены на то, чтобы неофит отбросил старое «я» и все прежние привычки и приобрел взамен то, что Гурджиев называл «сущностью»: твердую сердцевину реальности, сравнимую с закаленной сталью.
Шаманизм принимает существование духов как само собой разумеющееся. Этот подход в корне отличается от мировоззрения западной цивилизации, представители которой могут верить или не верить в существование духов или привидений, но никоим образом не считают эту веру фундаментом всей своей жизни. Шаманы не только верят в духов — они их видят и с ними говорят. Нет оснований считать, будто шаманы обманывают себя или предаются безудержным фантазиям. Они бы сказали, что, напротив, в пересмотре нуждается западное мировоззрение.
При изучении эволюции взглядов Запада на шаманизм по работам вроде «Шаманов в истории» меня изумляли догматичность и подозрительность, с которыми подходили к делу антропологи XIX века. В сборнике приводится запись Эверарда Ф. Турна, который в конце 1880-х годов жил в племени макуси в Британской Гвиане. Когда местный шаман («пейаман») предложил излечить его лихорадку колдовскими методами, Турн охотно согласился. После захода солнца он отправился в большой дом пейамана. Собралась толпа, желавшая поглазеть на исцеление. Во тьме Турн лег на пригорок, рядом находился переводчик, юноша из того же племени.
Шаман «неописуемо и ужасно заревел-, его крики и возгласы наполнили дом, потрясая стены и крышу, временами они переходили в звериный рык, временами же затихали, превращаясь словно бы в далекий рокот. Он ревел не останавливаясь шесть часов кряду. Громовой вопрос рождал вскрик в ответ…
Во время обряда параллельно безумному гвалту раздавался некий звук, поначалу низкий и неразличимый, затем нараставший, как если бы огромное крылатое создание слетало к дому из поднебесья, проходило сквозь крышу и опускалось тяжело на пол; проходило время — и вновь били крылья, и снова повторялось то же действо. Всякий раз, когда загадочное существо прилетало и затем исчезало, я ощущал на лице движение воздуха, будто потревоженного крыльями. То были кенаима [злые духи], что приближались и удалялись.
Их вопли были поначалу едва различимы, но делались все громче, пока дух не приземлялся на пол дома и не распрямлялся. Первым делом каждый из кенаима нарочито шумно хлебал табачную воду из бутылки на полу. Пока он пил, пейаман продолжал голосить; наконец, кенаима был готов отозваться. Он произносил свое имя, обещал не беспокоить меня и улетал, шурша крыльями. Духи принимали вид тигров, оленей, обезьян, птиц, черепах, змей, а также индейцев племен акавои и арекуна…».
Здесь Турн делает поразительное замечание: «То было тщательно продуманное сочетание чревовещания и актерской игры. Всякий ужасавший меня звук исходил из горла пейамана; возможно, ему помогала жена… Шуршание крыльев кенаима, а также глухой удар, раздававшийся, когда каждый из них опускался на пол, воспроизводились, как я обнаружил позднее, вот как покрытые листьями ветви должным образом шевелили, а затем бросали на землю… Однажды, вероятно, по случайности, ветви коснулись моего лица; тогда-то я и понял, что они собой представляют, ибо ухватил несколько веточек зубами»[82].
Турн впал в полутранс; когда он очнулся, у него по-прежнему болела голова. Он расплатился с шаманом зеркальцем за четыре пенни, оставаясь убежденным в том, что тот — шарлатан. Неясно, как объяснял Турн тот факт, что голоса звучали словно бы издалека и проходили сквозь крышу. Кажется, он полагал, что чревовещание — это способность «говорить, не открывая рта», очевидно, не понимая того, что чревовещание на сцене требует света дня, при котором публика заключает, что голос исходит изо рта куклы.
Венцеслас Серошевский, поляк, сосланный в 1870-х годах в Сибирь, не сомневался в магических способностях якутских шаманов и описал их как «диких и свободных духов»[83]. Другой сибирский ссыльный, Вальдемар Богораз, также считал шаманизм реальным явлением. Он отмечает, что, если юноша медлит, не подчиняясь зову духов, те скорее всего явятся, чтобы поинтересоваться, почему тот медлит. Молодежь, говорит Богораз, часто не желает подчиняться духам. Он продолжает: «Родители молодых людей, «обреченных на вдохновение», ведут себя по-разному… Иногда они противостоят зову, что услышал их ребенок, и пытаются убедить его отвергнуть духов и жить обычной жизнью. Это чаще происходит, когда в семье есть лишь один ребенок, ибо шаманское призвание таит в себе опасности, особенно на начальном этапе. Родительский протест, однако, делу не помогает: отвергать духов куда опаснее, нежели последовать их зову. Молодой человек, противящийся такому зову, может заболеть и вскоре умереть, в ином случае духи побудят его оставить свой дом и отправиться туда, где он сможет освоить профессию шамана без каких-либо препятствий»[84].
Богораз добавляет, что большинство знакомых ему шаманов утверждали, что учителей у них не было и они развили свои способности в одиночестве. Способности шамана нельзя унаследовать. В этом их отличие от способностей ведьм, которые передаются по наследству и от наставницы к ученице. Разумеется, существуют семьи шаманов, где сын становится шаманом вслед за своим отцом, но обучением его занимается не отец, а духи.
Барабан — основной рабочий инструмент шамана: судя по всему, он вводит сознание в состояние, в котором становится возможно общение с духами. Шаман племени оглала-сиу Черный Лось рассказал антропологу Джону Дж Нихардту: «Четырежды прокричал я «хей-а-а-хей», стуча в барабан, взывая к Духу Мира и ощущая, как сила проходит сквозь меня, как она растет, поднимаясь от моих ступней, и я знал, что могу исцелить маленького мальчика»[85].
