Сперва не происходит ничего странного или предвещающего беду.
Нам попадаются узкие платформы, на которых едва помещаются наши ступни. Но встречаются и очень широкие, где мы могли разлечься и подремать. Однако мы не думаем о привале.
Новая платформа оказывается покрыта древесным соком, из-за которого обувь сразу начинает липнуть к волокнам и чавкать, словно мы очутились в болоте. Мы проделываем в платформе столько дыр, что в какой-то момент нога Хоуп проваливается вниз – у меня едва не случается сердечный приступ, хотя это не я вот-вот разобьюсь. Пока мы помогаем Хоуп выбраться из «ловушки», пятка Лонана успешно продырявливает волокно. Лонан с трудом балансирует на месте…
Мы продолжаем путь босиком.
Теперь мы бежим – ничто не выдает, что мы здесь, ничто не выдает и обратного. Хоуп отстает – особенно когда влажность усиливается, – и Лонан замедляет шаги, подстраиваясь под ее темп.
Влажность – подсказка. Мы не дышим, а буквально пьем воздух, прихлебываем его, как тепленький суп. Но решаем, что это просто особенность незнакомой экосистемы. По крайней мере, вслух никто подозрений не высказывает.
Зато обломки костей замечает каждый из нас.
Причем почти одновременно. Первым падает Феникс, странно дернувшись, как будто наступил босой ногой на колючку. Он успевает сгруппироваться и не летит вниз. После него наступает черед Касса, а затем и остальных.
Они падают навзничь, как птицы с подрезанными крыльями.
И хотя я наблюдаю за ними, я не могу избежать судьбы своих спутников.
Мягкий, как облако, мост вдруг превращается в жадные челюсти с бритвенными зубами – вплетенными в волокно обломками костей, невидимыми на белом фоне. Кроме тех мест, где уже пролилась наша кровь.
Раздается смех.
Хохочет и Феникс, и Касс – безудержно, радостно, как дети, которые в жизни не катались на санках на Рождество и внезапно получили такую возможность. Как пациенты психбольницы, чей невидимый друг выбросил их таблетки и отпер все двери.
Я открываю рот, чтобы спросить…
Летучие мыши.
Меня окружают сотни тысяч летучих мышей, черных и мохнатых. От их крошечных сухих тел исходит жуткая вонь. Я вдыхаю запах смерти, краха, одиночества. В меня вгрызаются обломки костей, и я переношусь в другое место. Я стою у входа в пещеру, и рядом со мной – незнакомые люди. Я – высокая. Руки почему-то не мои. Мне холодно.
За летучими мышами… клинок.
Он пронзает сердце другого человека, не мое, однако я ощущаю, как в кожу входит ледяное лезвие. Меня бросает то в жар, то в холод. Чувствую, как оседающее тело покидает душа.
Моргаю – и снова вижу мост. Вокруг – ни одной летучей мыши, а мои сердце и душа на месте, несмотря на пережитое.
Что это было?!
Остальные тоже бредят, изнывают от боли, теряют сознание. Кто-то перекатывается по мосту, кто-то утопает в белых волокнах. Финнли находится возле самого края – одно резкое движение, и ей конец. Вовремя остановиться и не попасть в ловушку успели лишь Лонан и Хоуп.
Лонан протягивает сильные, жилистые руки и помогает мне вернуться на платформу.
– Держись! – говорит он. – У кого твоя обувь? Может, древесный сок высох…
– Они… у Феникса… в рюкзаке, – выкашливаю я.
Как ни дико это звучит, но только что я пережила смерть. Причем чужую. Вроде бы.
Хоуп в ужасе распахивает глаза, и я оборачиваюсь к мосту. Белые волокна под щекой Финнли окрашены алым, а ее правая рука полностью свисает с края, покачиваясь на ветру, как лиана.
Кричу, пытаюсь привлечь внимание Алексы – она ближе всех к Финнли, – но безуспешно. Алекса, как и все, не здесь.
Вспоминаю об узоре из узлов. Нас же предупреждали. «Сюда нельзя».
Жаль, конечно, что не существует символов для дополнительных сообщений вроде «ваша кровь прольется с моста, как дождь» или «последним, что вы почувствуете, будет свободное падение».
Или «вы не умрете, но ощутите настоящий вкус смерти… да и какая, в общем-то, разница – своей или чужой?».
Хоуп стискивает мой локоть пальцами. Ее ногти впиваются так глубоко, что грязь из-под них отпечатывается на моей коже.
– Ничего, – шепчу я Хоуп. – Мы ее вытащим.
Да, Финнли опасна, но не по своей вине. Я должна была разбудить девчонок, когда расслышала треск веток той ночью.
Высвобождаюсь от хватки Хоуп.
Будет больно – вот все, о чем я могу думать.
Наверное, мне надо переживать о чем-то другом. Но Финнли сейчас упадет, поэтому я бросаюсь вперед.
Изящно, аккуратно – не про меня. Храбро – тоже, потому что меня ведет страх. Мост одновременно и острый, и мягкий, окропленный кровью – и я отчаянно сражаюсь с ним, не позволяю ему победить. Каждый шаг, каждый осколок приносит вспышку боли, которая исчезает, когда я поднимаю ногу. Черная, обугленная кожа – удушье цвета морской волны – раскаленные до алого, бурлящие от яда вены – тугое кольцо желтой змеиной шкуры. Перед глазами мелькает целая радуга смерти.
Чем дальше я захожу, тем больше встречается обломков. Стискиваю зубы, пытаюсь пробиться вперед, но мне слишком тяжело отличить реальность от видений. Я сгораю, тону, задыхаюсь и, наконец…
Падаю.
50
Радуга меркнет, стоит мне перевалиться через край моста. Чужая боль исчезает – есть только моя собственная. Мост – дракон, стремящийся прочь из пепелища к небу, а я цепляюсь за его хвост. Финнли пока не свалилась – лишь чудом. Вернее, лишь потому, что я оттягиваю мост в другую сторону.
Боль, страх, невозможный выбор – все, что у меня осталось.
Выбирай, Иден: смерть от падения на землю или от разрыва плечевых суставов, которые скоро сдадутся под весом болтающегося в воздухе тела.
Выбирай, Иден: карабкаться вверх, к безопасности, и погубить Финнли вместо того, чтобы спасти – ведь она наверняка сразу упадет… но ты можешь прожить еще несколько секунд, упиваясь своим благородством.
Выбирай, Иден. Давай. Решайся.
Человечество не запрограммировано выбирать смерть.
Собственную, по крайней мере.
И я выбираю жизнь. И чувствую себя точно такой же слабой и беспомощной, как и минуту назад.
51
Лонан и Хоуп натягивают обувь.
Хоуп кричит:
– Помоги! Лонан… помоги мне! Финн… она упадет!
Но Лонан помогает мне.
52
Мы в крови и слезах, но нам некогда в них тонуть.
Порывшись в рюкзаке Феникса, Лонан достает мою обувь. Белые нитевидные обрывки и древесный сок застыли, благо слой уже не такой липкий. Ступни изрезаны, но я заставляю себя влезть в сандалии, и в раны тотчас проникает оставшийся там песок. Больно. Но лучше так, чем босиком.
