Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
По моему предложению Линдер, закурив трубку, отправился к любовнице Горошка на Переяславльскую улицу, захватив, разумеется, и рекомендательное письмо арестованного харьковского чиновника.
Для удобства дальнейшего изложения буду называть этого чиновника Дзевалтовским.
Линдеру было строжайше запрещено не только видеться со мной, но и близко подходить к М. Гнездниковскому переулку, то есть к зданию сыскной полиции, где я проводил целые дни у Маршалка, руководя делом. По прежнему опыту было известно, насколько осторожны и осмотрительны варшавские воры. И не подлежало сомнению, что за Хамилейненом будет устроена ими слежка.
Итак, я с нетерпением стал ожидать телефонных сообщений Линдера о его визите к даме Горошка. Часа через три он звонил и докладывал:
— Явился я на Переяславльскую улицу, позвонил; открывшая мне дверь субретка впилась в меня глазами.
— Барыня дома? — спросил я ее.
— Пожалуйте, дома…
Я передал ей новенькую визитную карточку, на каковой значилось: ЙОГАН КАРЛОВИЧ ХАМИЛЕЙНЕН, а внизу, петитом: маклер Гельсингфорской биржи.
Ко мне в гостиную вскоре вышла красивая, молодая женщина и, подняв удивленно брови, промолвила:
— Вы желаете меня видеть?
Я, ломая русскую речь на финский лад, сказал:
— Мне дали ваш адрес и сообщили, что у вас я могу повидаться с господином Квятковским.
— Квятковским? А кто это такой?
— Это господин, к которому у меня имеется письмо из Харькова, и нужен он мне по важному делу.
Барынька пожала плечами и ответила:
— Я, право, ничего сказать вам не могу. Впрочем, эту фамилию, кажется, я слышала от моего брата. Будьте любезны оставить ваше письмо. Брат часа через два вернется, а за ответом не откажите зайти завтра часов в двенадцать.
Я несколько подумал как бы в нерешительности, поколебался, а затем все же передал ей письмо Дзевальтовского. Во время нашего разговора входила горничная помешать печку, и я заметил, что последняя усиленно меня разглядывает.
«Эге! Будет слежка!..» — подумал я.
И действительно: надев пальто и дав горничной синенькую на чай, я вышел на улицу и вскоре же заметил закутанную фигуру, упорно следовавшую по моим пятам. По пути в гостиницу я зашел, как богатый человек, в дорогой ювелирный магазин, пробыл в нем минут пятнадцать, купил довольно объемистую серебряную солонку с эмалью и с футляром в руках отправился в «Боярский Двор».
— Отлично, Линдер! Жду вашего завтрашнего рапорта.
На следующий день Линдер докладывает:
— Явился я на Переяславльскую ровно в двенадцать. На этот раз меня приняли двое мужчин и, назвавшись Квятковским и Горошком (это, действительно, были они), заявили, что брат хозяйки, передав им письмо Дзевалтовского, предоставил эту квартиру для деловых переговоров со мной.
— Вы давно прибыли из Гельсингфорса? — спросили они меня.
— Сейчас я из Харькова, где пробыл трое суток, — отвечал я. — Все это время я провел с Дзевалтовским и его супругой. Три раза у них обедал. Господин Дзевалтовский предложил мне купить у вас на два с половиной миллиона процентных бумаг и снабдил для этого письмом к вам, господин Квятковский. Кстати, его супруга, узнав, что мне предстоит видеться с вами, два раза настойчиво просила передать пану Станиславу ее искренний и дружеский привет.
Тут я взглянул на Квятковского и лукаво улыбнулся. Он, видимо, обрадовался поклону и окончательно успокоился на мой счет, признав во мне «неподдельного» Хамелейнена. После этого разговор принял чисто деловой характер. Я пожелал видеть товар. Мне ответили, что его сейчас нет, и ограничились лишь образцами, показав их тысяч на сорок. Я долго и внимательно их рассматривал, одобрил и приступил к торгу. За два с половиной миллиона с меня запросили сначала два. Я стал протестовать, уверяя, что организация сбыта мне обойдется дорого. В России продать бумаги невозможно, так как они, конечно, уже давно зарегистрированы всеми банками и кредитными учреждениями как «нелегально» приобретенные. Между тем, ввиду войны, Россия блокирована, и переправить их за границу нелегко. Наконец мы в принципе сошлись на одном миллионе двести тысяч рублей. Договорившись до цены, Квятковский и Горошек заявили, что желали бы иметь уверенность и гарантию в моей покупательской способности прежде, чем доставить товар на Переяславльскую. Я вывернул было им бумажник, туго набитый «куклами» (пачки прессованной газетной бумаги, обернутые с наружной и внутренней стороны пятисотрублевками), но они на это лишь снисходительно улыбнулись и сказали:
— Этих денег, конечно, далеко не достаточно!
— Разумеется!.. — ответил я. — Но не могу же я носить при себе миллион двести тысяч рублей!..
— Как же вы думаете быть? — спросили они.
Я ответил, что подумаю и постараюсь доставить им назавтра ту или иную гарантию.
— Если ничто меня не задержит, то буду у вас завтра, в это время, — сказал я, покидая их.
Какую же гарантию мог им представить Линдер?
Я долго ломал себе голову и наконец остановился на следующем: я отправился в одно из почтовых отделений, возглавляемое моим знакомым, неким Григорьевым, и находящееся неподалеку от Переяславльской улицы.
— У меня к вам просьба, — сказал я Григорьеву. — Завтра, между двенадцатью и четырьмя часами дня, явится к вам в отделение некий господин Хамелейнен, может быть, в сопровождении знакомого и подаст телеграмму в Гельсингфорс, в отделение Лионского Кредита с требованием перевода миллиона двухсот тысяч рублей на текущий его счет в Московское отделение Волжско-Камского банка. Будьте добры лично принять эту телеграмму, но, конечно, не отправляйте ее, а передайте потом мне.
Григорьев обещал все выполнить в точности, а я поставил Линдера в курс его дальнейшего поведения. Для большей убедительности Линдер должен был в своей телеграмме указать адрес на Переяславльскую улицу, куда надлежало гельсингфорскому банку направить ответную телеграмму, извещавшую о состоявшемся переводе.
На следующий день Линдер в точности выполнил всю программу: в присутствии Квятковского дал телеграмму и просил последнего немедленно известить его по телефону в «Боярский Двор» о получении ответа из Гельсингфорса.
Направившись снова к Григорьеву, я прочитал телеграмму Линдера, составленную в выражениях выше мной приведенных, и тут же написал ему ответ:
«Москва. Переяславльская улица, 14. Хамелейнен.
Согласно вашему требованию, 1 200 000 (миллион двести тысяч) рублей переводим сегодня Московский Волжско-Камский банк ваш текущий счет № 13602 (тринадцать тысяч шестьсот два).
Правление отделения Лионского Кредита».
Григорьев любезно отстукал на бумажной ленте текст этой телеграммы, наклеил его на телеграфный бланк, пометил сбоку место отправления (Гельсингфорс), число и час, заклеил телеграмму и передал ее мне. На следующее утро агент Патапкин, переодетый почтальоном, полетел на Переяславльскую улицу, передал телеграмму и получил даже трешку на чай.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
