– Черт с тобой, давай.
– Вот так-то лучше.
– Только не так грубо, как в прошлый раз.
Ее руки обхватили Шелковникова, и он почувствовал, как острые ногти впиваются в его спину. Павел Павлович сладострастно вздохнул, попытался поймать губы Валентины широко открытым ртом.
Но Валентина отстранилась:
– Нет, нет, не целуй меня, – прошептала она. – Не хочу… Давай как всегда.
– Ах, как всегда? Ну что ж, ты сама этого хотела, – и Павел Шелковников быстро овладел женщиной.
Он не любил долго предаваться любовным утехам.
Его напор был быстрым, и уже через несколько минут он отстранился от Валентины и, опрокинувшись на спину, прикрыл лицо ладонями.
– Ну, что же ты так быстро? – недовольно прошептала Валентина. – – Я спешу, – бросил Шелковников, резко вскочил с кровати и, шлепая босыми ногами, направился в ванную комнату.
– Какого черта тогда стоило начинать? – пробормотала она тихо, для самой себя.
Валентина спряталась под одеяло. Она не была удовлетворена, но прекрасно понимала, что с партнера больше ничего не получишь.
"Что-то с ним происходит. Слишком уж он нервный стал в последнее время, дерганый, сам на себя не похож. Ведь раньше он был не таким, вел себя намного спокойнее, увереннее и легко мог ответить мне, чем станет заниматься завтра, послезавтра, через неделю.
Не нравится мне это".
Да, сейчас он и впрямь этого не знал, поэтому, когда Валентина задавала Шелковникову простые вопросы, отставной майор резко дергался.
– Что? Что? Ты спрашивала, где я буду завтра? Ну, дорогая, я этого пока сказать не могу. Все зависит от обстоятельств.
– Слушай, чем ты сейчас занимаешься? Ты же говорил, что мы пойдем на вернисаж.
– Нет, нет, ни на какой вернисаж мы не идем.
Мне, наверное, на несколько дней придется уехать из города. Далеко.
– А куда ты поедешь?
– Зачем тебе это знать? – недовольно кривя тонкие губы, говорил Шелковников. – Меньше знаешь – крепче спишь.
– По-моему, это единственное, что у нас с тобой хорошо получается – крепко спать.
– Тоже неплохо, – пытался отшутиться Павел Павлович, но в такие минуты он ненавидел свою любовницу лютой ненавистью.
Валентине уже давным-давно надоел Шелковников, но она понимала, что так просто расстаться с ним не получится. И если ей суждено стать свободной, то любовник должен сам ее оставить. А ей порвать с Шелковниковым почти невозможно.
Пару раз за последние несколько недель она пыталась завести с Павлом разговор о том, что ей все осточертело, что их отношения зашли в тупик, что он просто-напросто пользуется ею для того, чтобы расслабиться – так, как пользуются услугами проституток, да к тому же тупо, без выдумки.
Шелковников на эти ее замечания зло смеялся и иногда говорил:
– Да замолчи ты, в конце концов, надоело слушать! Ты кого возомнила из себя – принцессу, королеву? Да ты без меня – ноль. Мне стоит только пальцем шевельнуть, и ты голой останешься. Будешь стоять на панели возле мэрии, будешь заглядывать в машины и предлагать себя за полтинник баксов. Или начнешь брать в рот у таксистов. Тебе это хоть понятно?
– Почему это ты решил, Павел, что я без тебя не проживу? Много ты мне помогал? Ты меня что, на панели подобрал, что так разговариваешь?
– Молчала бы лучше, дешевка. Разговариваю я, видите ли, не так, деликатного обращения ей захотелось…
Обо всем этом думала Валентина, когда Шелковников принимал душ.
Наконец он вышел, худой, костлявый, голый. Мокрые волосы прилипли к высокому узкому лбу.
В утреннем свете Павел Шелковников с полотенцем на бедрах больше напоминал мертвеца, чем нормального здорового мужика. Валентина даже скрежетнула зубами, увидев торчащие ребра, острые колени и прилипшие к бледному лбу белесые волосы.
– Я уезжаю, – сказал Шелковников, – а вечером, может быть, вернусь.
– Меня вечером здесь не будет.
– Что? – пробурчал Павел.
– Может быть, вечером меня не будет дома, – спокойно повторила она.
– А где ты будешь? – он зыркнул из-под мокрых волос так, что Валентина тут же натянула одеяло до самых глаз. – Я спросил, где ты будешь вечером?
– Меня пригласила в гости одна старая школьная подруга.
Шелковников, стреляный воробей, тут же сообразил, что если женщина добавила слово «одна», то значит, никакой подруги в природе не существует.
– Что за подруга? Вчера ты мне об этом ничего не говорила.
– Во-первых, не вчера, – уточнила женщина, – ты приехал ко мне во втором часу ночи. Так что это было не вчера, а сегодня, и говорить мне об этом на ночь глядя не хотелось. Вот, теперь говорю.
– Послушай, – с присвистом произнес Шелковников, – ты что, завела себе кого-нибудь нового?
– Что ты имеешь в виду?
– Что имею, то и введу, – избитой шуткой ответил Шелковников. – У тебя появился, кроме меня, еще кто-то?
– Может быть, – зло бросила Валентина.
Подобного поворота Шелковников не ожидал. От рождения он был патологически брезглив, даже от одной мысли, что кто-то кроме него может переспать с его любовницей, влажная кожа на спине тут же стала шершавой, а рот безобразно искривился.
– Повтори, что ты сказала?
– Ничего такого я не сказала. А почему ты не допускаешь, что у меня может быть еще кто-то? Ты меня, между прочим, в магазине не покупал, упаковку самолично не вскрывал.
– Не допускаю, – нахмурился Шелковников. – Пока ты со мной, у тебя никого не может быть.
– Я что, твоя крепостная? Рабыня Изаура? – садясь на кровати и поджимая колени к подбородку, фыркнула Валентина.
– Да, – спокойно ответил Шелковников, – пока ты со мной, ты мне принадлежишь. Ты будешь свободна, только если я так решу.
– Ничего себе, заявочки…
– Я решу, но не ты. Ясно? И не забывай о том, что я тебе сказал.
Валентина поняла: сейчас лучше Шелковникова не злить, лучше с ним не пререкаться, иначе это может кончиться безобразной сценой. Дважды подобные сцены уже случались, Шелковников ее избивал, жестоко, по-садистски. Повторения Валентине не хотелось: она панически боялась физического насилия и рукоприкладства.
– Свари кофе, – спокойным, каким-то мертвым голосом попросил Шелковников, вернее, даже не попросил, а приказал, зная, что его не ослушаются.
И Валентина, которая отродясь не стеснялась, почему-то вдруг испугалась своей наготы. Отвернувшись, она быстро накинула на плечи скользкий шелковый халат, нервно пошарив пальцами по холодному полу, отыскала тапки. Она направилась на кухню, где сразу же закурила, включив плиту и поставив на огонь воду.
