Редактор — Александр Ширвиндт.
Автор — Михаил Державин.
Автор. Можно?
Редактор. Вы кто?
Автор. Автор.
Редактор. Господи! Ходят и ходят. У меня уже, как у Бориса Годунова: все авторы кровавые в глазах… С чем пожаловали?
Автор. Вот, написал народные сказки.
Редактор. Хорошие?
Автор. По-моему, гениальные.
Редактор. Посмотрим… (Берет один листок, читает, начинает смеяться, смеясь, дружески толкает в бок Державина, утирает слезы смеха. Глядя на него, Державин тоже «заражается» весельем. Дочитав сказку, Ширвиндт моментально делает брезгливое лицо и возвращает листок автору.) Не смешно!
Автор. (Продолжая смеяться, забирает сказку.)
Редактор. Еще есть?
Автор. (Все еще смеясь.) Можно… Ой, не могу… Можно, я сам… почитаю?
Редактор. Валяйте.
Автор. Жил-был у бабушки…
Редактор. Фамилия?
Автор. Державин.
Редактор. Бабушкина фамилия.
Автор. Не знаю.
Редактор. Как же вы пишете сказку, а фамилии героини не знаете?
Автор. Пусть будет Ширвиндт.
Редактор. Значит, бабушка Ширвиндт? Интересно… И кто же у нее жил?
Автор. Серенький козлик.
Редактор. Минуточку! «Серенький» — это нехорошо. «Серенький» было у Пушкина и у этого… Как его? (Щелкает пальцами.) У Лермонтова было! Зачем же у классиков воровать? Классиков трогать не надо. «Серенький» убрали! Кстати, как зовут козлика?
Автор. Александр Анатольевич.
Редактор. Кто же козлам дает человеческие имена? Давайте назовем его… мэ-мэ-мэ. Михал Михалыч. Очень хорошее имя для козлика. Дальше.
Автор. Бабушка козлика очень любила…
Редактор. Стоп! Все-таки думайте, что говорите.
Автор. Думаю.
Редактор. Сомневаюсь. Любовь — самое прекрасное чувство на свете. Ромео любит Джульетту. Руслан любит Людмилу. И вдруг — бабушка любит козла! Дескать, любовь зла — полюбишь и козла?
Автор. Ну, пусть не любила, пусть уважала.
Редактор. Пусть… Дальше.
Автор. Сеном кормила и вкусно поила.
Редактор. Что значит «сеном»? На что вы намекаете?
Автор. На сено.
Редактор. А кроме сена, что, в доме есть нечего? У бабушки, наверное, хорошая пенсия, внуки помогают. Она может себе позволить угостить близкое существо чем-нибудь повкуснее. Исправьте… Значит, кормила и… что?
Автор. Вкусно поила.
Редактор. Ну, это вы, знаете, хватили. Надо же придумать такое — «поила»!
Автор. Поила, в смысле водой.
Редактор. Я-то понимаю. И верю, что вы понимаете. Но нас могут не понять. Давайте обойдем это неприятное слово. Скажем так: спасала от жажды.
Автор. Исправил… Вздумалось козлику…
Редактор. Михал Михалычу.
Автор. Да, да, спасибо. Вздумалось козлику Михал Михалычу в лес погуляти…
Редактор. Ну, зачем в лес? Ведь это, я понимаю, интеллигентный козел, наш современник. Пускай идет на овощную базу.
Автор. Напали на козлика серые волки…
Редактор. Опять серые? Что-то вас все на серость тянет.
Автор. А можно — «местные волки»?
Редактор. Местные волки на овощной базе — это хорошо. Это образ.
Автор. Остались от козлика рожки да ножки.
Редактор. И все?
Автор. Все.
Редактор. Чего-то не хватает… Сами посудите: жил козел, работал, дружил с другими козлами. Любил коз, коров разных. И вдруг — рожки да ножки.
Автор. Но ведь — съели!
Редактор. Неважно. Всегда остаются близкие, друзья-козлы, кооперативные стойла. Теплые вещи… Поправьте. И прочитайте сначала.
Автор. Жил-был у бабушки Ширвиндт козлик Михал Михалыч. Чтобы не быть похожей на Ромео и Джульетту, бабушка козлика не очень любила, хотя уважала и регулярно пускала в огород. Кормила комплексными обедами из ресторана «Сеновал» и спасала от жажды. Вздумалось нашему современнику, козлику Михал Михалычу, погуляти на овощную базу. За два отгула. Напали на бедного местные волки. Списали на него усушку и утруску. Осталась от козлика только дубленка. Сорок четвертый, первый рост… Все!
Ужасно хочется нормальной жизни, кушать, спать… — но приходится держаться. Сцена есть сцена
Редактор. Ну?
Автор. Что «ну»?
Редактор. Это же бред! (Оттягивает пальцами нижние веки, смотрит белки глаз.) Больной, скажите: «А-а-а!»
Автор. (Агрессивно.) Не скажу!
Редактор. Тогда скажите: «До свидания!»
Автор. До свидания!
Редактор. И вам — до свидания!
Александр Ширвиндт
Из книги «Былое без дум» (1994)
«…Наш дуэт с Державиным возник издревле: сначала мы просто родились в одном роддоме имени Грауэрмана, что ныне выполз на Новый Арбат, а при нашем появлении скромно стоял возле уютной Собачьей площадки. Была такая удивительная площадка в прошлой Москве, с памятником собаке, старинным особнячком, где размещался Институт Гнесиных, деревянными пивными ларьками, где пиво закусывали бутербродами с красной рыбкой и не менее красной икрой, где зимой в ледяное пиво доливали его же из большого чайника, подогретого почти до кипения, чтобы жаждущие аборигены не простудили горлышко, а на фасаде заведения было большое воззвание: «Требуйте долива пива после отстоя пены!» Потом мы «дружили домами» — Державин жил и живет в доме, где помещается Театральное училище им. Щукина, которое мы с ним впоследствии окончили (он позднее, как молодой, я раньше, как старый), а в детстве часто собирались в миниатюрной двухкомнатной квартирке на первом этаже этого же дома, где жила семья Журавлевых, где было весело и шумно, где вокруг младших Журавлевых, Маши и Таты (наших подруг и почти ровесниц), устраивались балы, вечера шарад и импровизаций, где пели, читали и танцевали под аккомпанемент Святослава Рихтера, думаю, мало кто может похвастаться тем, что имел в своей биографии такого «тапера».
