Катя улыбнулась.
— Ну, скелетами ящеров полюбоваться и впрямь стоило бы.
— Может быть, в следующий раз.
Это здание, в котором разместился первый во всей Германии научно-исследовательский институт судебной медицины, считалось когда-то образчиком сверхсовременной архитектуры. А знаете, кстати, откуда пошло это выражение — выставочный морг?
— Нет.
— Потому что здесь выставляли неопознанные трупы, которых по Берлину в конце XIX века набиралось около семисот в год. Выставляли в надежде на опознание.
Клейн кивнул.
Не сводя взгляда с адвоката, Катя подалась вперед и выудила из подставки для письменных принадлежностей карандаш.
— Мертвое тело — вещь весьма странная. Даже после смерти человек продолжает оставаться индивидуумом. Согласно римскому праву, труп принадлежит богам, тогда как родственники умершего имеют право только на погребение. Мне кажется, что это — превосходное решение проблемы.
— Вы имеете в виду тот факт, что человек, являющийся при жизни объектом права, трактуется после смерти всего лишь как вещь?
Катя кивнула.
— В точности так. А вещь трактуется как нечто, принадлежащее индивидууму или коллективу. Что, в свою очередь, означает: вскрытие тела может быть истолковано как повреждение чужого имущества.
— Или, если труп сохраняет телесную целостность, как нанесение увечья.
— Да. Именно поэтому высшие судебные инстанции нашего государства постановили, что мертвое тело не является имуществом в смысле статьи 1922-й Уголовного кодекса и, в частности, не может быть оставлено или передано по наследству. В этом и странность — даже после смерти человек попадает в промежуточное положение между нею и жизнью.
Медленным движением Катя прислонила карандаш к краю подставки для письменных принадлежностей. Она обратила внимание на то, что адвокат впервые осмелился поднять на нее глаза. Его взгляд ей понравился и голос тоже. Вслепую она вытащила из пачки новую сигарету и закурила. Лишь когда она сделала первую затяжку и выпустила дым, Ансгар Клейн продолжил разговор.
— Мне кажется, вам в самые ближайшие дни “дадут зеленый свет”. И на проведение экспертизы, и на поездку.
— А что, вы говорили с доктором Штралем?
— Да, как раз перед нашей встречей. Он не дал окончательного согласия, но, как мне представляется, никаких возражений не возникнет. Мне только хочется вас попросить немедленно сообщить мне о принятом решении с тем, чтобы я смог прислать вам материалы как можно быстрее. А сейчас у меня с собой только эти снимки.
Доктор Клейн вынул из портфеля маленький коричневый конверт, в котором находились так называемые снимки с места преступления; ничего иного провезти через таможню он не осмелился бы. Он протянул фотографии Кате Лаванс, а та разложила их на письменном столе, как карточный пасьянс.
— Строго говоря, в случае умышленного убийства и в иных обстоятельствах, требующих максимальной детализации и четкости изображения, необходимы снимки формата 13x18, по меньшей мере. В одежде и без, спереди и сзади.
— Женщину нашли обнаженной.
— Кроме того, фотосъемку желательно производить с использованием штатива, чтобы гарантировать четкий вертикальный ракурс и избежать искажений, связанных с той или иной перспективой.
— Я понимаю, что снимки неважные.
— При съемке необходимо использовать пленку или пластину, подлежащую медленному проявлению.
Как будто гадая — если не на будущее, то хотя бы на прошлое, — она принялась раскладывать и перекладывать фотографии то так, то этак, выделила и пристально рассмотрела снимок Марии Гурт в кустах малины, затем разложила все фотографии в один ряд и тщательно выровняла его.
— Ну вот, — тихо пробормотала Катя, не поднимая глаз на адвоката, — мы начинаем, не правда ли?
Клейн посмотрел на нее, кивнул, но не заговорил, прежде чем понял, чего она, собственно, от него ждет. А поняв это, прочистил глотку и начал.
— Вечером третьего сентября 1953 года егерь Мехлинг при регулярном обходе нашел обнаженное женское тело в кустах у федеральной дороги. Неподалеку от места находки ранее, а именно в 1949 и 1952 годах, уже были обнаружены обнаженные женские тела, причем во всех трех случаях место находки не совпадало с предположительным местом смерти. Оба убийства — 1949 и 1952 годов — так и не были раскрыты. В 1953 году “убойный отдел” криминальной полиции Фрайбурга прибыл на место той же ночью и при помощи местной жандармерии тщательно осмотрел окрестности и, прежде всего, близлежащий лесок. Женщина-фотограф из Грангата, которую буквально вытащили из постели, сделала цветные снимки, малоформатные и среднего формата, — их-то я вам сейчас и показываю. В полицейском отчете упоминаются следы удушения на шее и на затылке, кровоизлияние в левом глазу и глубокие царапины на левой стороне груди. Примерно в два часа ночи тело положили в морг городского кладбища в Грангате.
Клейн взял паузу. Катя Лаванс тоже не торопилась с расспросами. Она сидела, не глядя на адвоката. Вдруг потянулась к одному из снимков в левой части ряда и переместила его ближе к центру. Пару минут Клейну даже казалось, будто она тихо напевает себе под нос. И вновь он прочистил глотку.
— В пятницу, четвертого сентября, то есть на следующий день, полицейский врач доктор Даллмер при помощи доктора Берлаха провел вскрытие. Перед и в ходе аутопсии производилась фотосъемка в формате 24x36.
— И что же?
— Острая сердечная недостаточность по причине грубого сексуального воздействия на фоне общего упадка сил в связи с незавершенным абортом.
— А протокол о вскрытии? Внешний осмотр тела, внутренний осмотр тела, анализ тканей?
— Вы все это получите, как только доктор Штраль даст официальное согласие. А переслать эти материалы ранее не представляется возможным.
Катя кивнула. Теперь он посмотрел на нее. И его поразило, (как он позднее себе признался), что в ее взгляде нет и тени игривости. Напротив, она смотрела на него совершенно дистанцированно и вместе с тем предельно внимательно, словно мысленно запечатлевая при этом каждую черточку его лица. Причем саму ее никак нельзя было назвать непривлекательной — в ее внешности, повадках и даже голосе было нечто девичье, если вовсе не детское. И хотя она ему скорее понравилась, как раз эта детская отчужденность в сочетании с очевидной наблюдательностью оказалась для него, пожалуй, неприятной. И вдруг ей захотелось узнать, какое впечатление сложилось у него об Арбогасте, о предполагаемом невиновном убийце. Находясь еще полностью под впечатлением последнего визита в тюрьму, Клейн рассказал ей о том, как изменился за все эти годы его подзащитный.
— Тюрьма крепко взяла его за жабры, — осторожно подбирая слова, пояснил адвокат, — и это, поверьте, не самое сильное из возможных и уместных выражений. Можно сформулировать и по-другому: он сросся с тюрьмою, с ее шумами и запахами, с заключенными и охраной, со всевозможными запретами и всеобъемлющей тишиной в камере. Тюрьма стала для него не вторым домом, но как бы второй кожей.
