Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Как бы то ни было, угрозы – не повод задерживаться здесь дольше, а о предупреждении можно подумать и в дороге.
Трактирщик опять заискивающе предложил пивка, но договорить не успел, так как Оболонский уже исчез в дверях, небрежно засунув в карман скомканную бумажку.
Еще несколько часов бешеной скачки ушло на то, чтобы доехать до горелого хутора. Три часа дня, нещадное солнце выжигало брешь в макушке, досверливая до кипящих мозгов.
Он чуял беду. Он всем своим нутром чуял беду. Не понимал, откуда она придет, но чуял. Беда разливалась в расплавленном от жары воздухе, в тревожном пении птиц, в назойливом стрекотании цикад, она бежала по его венам вместе с кровью. Отчего-то хотелось выть волком, от неизбежности ли страшного, от осознания бесполезности усилий, ибо уже поздно… Он гнал эти дурацкие немотивированные мысли, грибами-поганками выросшие на благодатной почве его тревог и страхов, гнал, но они возвращались… Он гнал себя, пришпоривал уставшую лошадь, чующую беспокойство хозяина, гнал, боясь приехать и увидеть страшное.
На хуторе было тихо и безмятежно, если может быть безмятежным место, где недавно случился страшный пожар – земля обычно долго помнит горе и еще дольше выплакивает его из себя. Но здесь было тихо и в первый момент Константин вздохнул с облегчением – уехали. Он обошел сгоревший дом кругом, заглянул в овин. Чисто и убрано. Точно уехали.
А потом под яблоней увидел недорезанную ложку, нож, аккуратно сложенные горкой стружки, картуз и собранный дорожный мешок – и тревоги вспыхнули с новой силой.
– Аська! – что есть силы заорал Константин, выбегая к яблоне, – Это я, Оболонский. Где ты?
Он крутился, вглядываясь по сторонам, вслушиваясь в каждый звук. Бросался на каждый шорох, бежал на каждый шелест. Но все будто вымерло кругом.
Он нашел Аську на берегу. Парень лежал ничком, лицом вниз, будто лег, чтобы напиться, а его белокурые девчоночьи волосы плавали в воде бесхребетными водорослями. Руки, которые никогда больше не ущипнут хохочущую молодку, раскинулись широко, будто хотели обнять весь мир. Вот только тройная кровавая полоса, протянувшаяся от лопаток до ягодиц, полоса, взрезавшая кожу сверху донизу, никак не вписывалась в эту идиллическую картинку.
Оболонский упал на колени и что есть сил ударил кулаками в землю, извергая из себя не то стон, не то звериный рык, страшный, утробный. Твердая, как камень, земля, разбила его кулаки в кровь, но физическая боль была даже приятна. Несколько секунд он недоумевающе смотрел на свои руки, прежде чем смог связно мыслить сквозь пелену ярости.
Хваленое самообладание Константина спасовало перед этой смертью.
Аську убили жестоко, чудовищно жестоко. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, чьих рук это дело. А точнее, когтей. Оборотень. Выродок, что подкрался сзади и нанес удар, когда Аська того не ожидал. Но разве можно подкрасться к «видцу», чтобы тот не почуял? Можно, мрачно кивнул сам себе Оболонский. Можно, если «видец» в это время удерживает другую тварь. Водяного, например. Или Хозяина. Все признаки налицо – ловушка на «видца», не охраняемого никем. Одного, без подстраховки. Как же такое случилось?
Константин вытащил тело парня из воды и перенес в погреб. Там прохладно. Тело сохраннее будет, когда за ним вернутся… После минутной вспышки ярости и бессилия Оболонский с трудом обрел хладнокровие и способность трезво мыслить. И сейчас его беспокоило только одно: почему Аську оставили одного? Почему никто его не охранял?
И, кажется, он догадывался, каков ответ.
Константин пошарил под яблоней, перетряхнул каждую щепку, перещупал каждую травинку, собранную Лукичем, каждую косточку или камешек. Но нашел только следы от обуви. Сюда, под яблоню, Лукич ведрами носил из озера воду, чтобы промывать Аське рану, умывать, поить. Здесь она щедро проливалась и превращала твердую каменную землю в податливую глину, столь щедрую на подражательство. Потому-то здесь и оказалась целая коллекция следов. Аккуратные, добротно прошитые – Лукича, неглубокие фигурные отпечатки – Порозова, огромные, почти бесформенные – Подковы. Только одних следов Оболонский раньше не встречал – примерно его размера, но широкие и нечеткие, с характерной продольной полосой и заметным припаданием на пятку левой ноги. Местные.
Так почему Аську оставили одного? Только что-то очень важное, очень срочное и неотложное могло заставить ведьмаков бросить раненого именно здесь, в опасной близости от бунтующего водяного, не забывшего насилия. Или они считали, что в случае чего Аська справится, или… или Аська все же оставался не один, но долго здесь быть не собирался. С ним оставался кто-то, кто поможет уехать отсюда, подсобит сесть на лошадь, поддержит в дороге. И это мог быть кто угодно. Любой из сотен кметов, проживающих в этих местах. Добрый самаритянин, пришедший передать известие.
И что было потом? Сбежал ли тот несчастный провожатый, столкнувшись с оборотнем? Или… или сам был оборотнем? Если Константин прав, а с каждой секундой догадка только крепла в нем, отсутствие отряда на хуторе могло объясняться только одним – хорошо спланированной ловушкой. Думай, маг, думай! Видцы не могли не увидеть в пришедшем оборотня. Значит, оборотень появился позже. Или его суть была скрыта магически – такое вполне мог устроить достаточно умелый и опытный маг. Иллюзия – вещь ненадежная и недолговечная, но если весть была мерзкой и срочной, а ведьмаки собирались быстро, то для поддержания иллюзии времени вполне могло хватить. Будь здесь Оболонский, этот номер бы не прошел: иллюзию он распознал бы мгновенно. А это могло значить, что самого Константина здесь не ждали. Не из-за того ли кто-то пытался задержать его в Звятовске?
Оболонский присел под деревом, прижавшись спиной к стволу и закрыв глаза. Он должен узнать, куда они отправились. Должен догадаться. Должен. Должен. Должен.
Если бы он не был так напряжен, если бы тревога не обострила до звериного его слух, он не услышал бы этот шорох. Не будь он готов к чему-либо подобному, он не сумел бы так быстро откатиться в сторону и вскочить, сжимая в руке нож. Но какой толк от обычного ножа против оборотня?
…Зверь сразу же почувствовал беспомощность противника, коротко рыкнул и бросился вперед, мгновенно преодолевая расстояние в несколько шагов. Крупнее волка, с поджарым гибким телом, чудовищно сильным, с ощеренной пастью, утыканной острыми клыками в палец, истекающими слюной от вожделения близкой добычи, с когтями, способными резать металл как козий сыр… такой зверь способен испугать любого. Глупо его не испугаться. Оболонский и не преуменьшал опасность, к тому же не было у него навыков подобных драк. Он ведь просто маг, а не ведьмак.
Человек отскочил, извернувшись и пропустив бестию мимо себя слева. Почти пропустив. Он был быстр, но недостаточно. Оборотень был быстрее. Один взмах лапой – и человек полетел в сторону изломанной куклой. Оборотень остановился, принюхался, поднял морду с горящими глазами, словил взгляд человека… Тот глухо застонал и вдруг покатился по земле куда-то в сторону, крича от боли. Зверь застыл на мгновение, понимая, что ТАК добыче далеко не убежать, но долго баловаться со своей игрушкой не стал. От человека так сильно пахло кровью, что оборотню трудно было совладать с собой. Сладкая, вкусная кровь. Один прыжок – и он упал сверху, желая додавить противника и силой, и весом. Глупая добыча. Слабая. Бесполезно тычет своими слабыми мягкими ручонками прямо в грудь.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
