– Начнем с того, что расположен он на берегу Финского залива, – сказал Эллиот. – Вон там залив. К тому же город этот построен на более чем сотне островов. Сегодня их, правда, уже меньше, потому что некоторые из них связаны между собой мостами, но у большинства есть свои индивидуальные особенности. Каменный, например, изначально был островом, где селилась правящая элита, поэтому там много обветшавших больших особняков, которые они для себя возводили. На Аптекарском находится Ботанический сад, на Петроградском – университеты. Город этот совсем недолго назывался Петроградом, после смерти Ленина его переименовали в Ленинград. Некоторые острова связаны разводными мостами, которые на ночь поднимаются. Мы должны на это посмотреть, если выберемся на прогулку.
Автомобиль затормозил и остановился.
– А здесь мы будем жить, – сказал Эллиот, наблюдая за тем, как Эбби разглядывает белый фасад внушительного здания в стиле барокко.
– Вау, – шепнула она и даже присвистнула от восхищения.
Внутри отеля царило безмолвное великолепие очень дорогого заведения. Атриум представлял собой высокое сводчатое помещение с висевшей под потолком грандиозной люстрой размером с небольшой автомобиль, которая заливала ресепшен мерцающим золотистым светом. Зарегистрировавшись, Эбби сразу же успокоилась, поскольку убедилась, что жить они с Эллиотом будут в разных номерах, – а мысли об этом все время мучили ее во время полета, – после чего они на лифте поднялись на пятый этаж.
Сунув магнитную карточку-ключ в замочную щель номера 406, она толкнула дверь и в восхищении застыла.
«Да это люкс, точно люкс», – подумала она, заглядывая в небольшую отдельную гостиную. Потом она прошла в спальню с большой кроватью под балдахином и двойными дверьми, выходящими на балкон, откуда открывался прекрасный вид на город. Оживленная серебристая магистраль, забитая машинами, уходила на север. По обе стороны улицы стояли величественные старинные дома, в колоннах которых и резьбе по камню угадывались арабские мотивы.
Она услышала, как у нее за спиной захлопнулась дверь ее номера, и краем глаза заметила Эллиота, который стоял в дверях спальни.
– Это потрясающе! – Она рассмеялась, чтобы избавиться от некоторой неловкости. – Настоящий дворец. Меня поражает то, что «Кроникл» позволяет вам включать в статью командировочных расходов проживание в таких отелях. Определенно, дела у вас идут гораздо лучше, чем у ККИ.
– Были времена, когда я действительно мог бы позволить себе остановиться в подобном отеле за счет газеты, – сказал Эллиот. – Однако теперь за наши командировочные дай бог, чтобы мы могли остановиться в каком-нибудь местном мотеле типа нашего «Травелодж». Поэтому я решил субсидировать нашу поездку, чтобы не отбить у вас тягу к журналистике.
Сбросив туфли, она едва не застонала от удовольствия, когда ступни ее погрузились в ворс толстого ковра; потом она подхватила пушистый халат и прижала его к лицу: он был мягким, как кашемир.
– Можем мы пожить здесь? – спросила она. – Мне тут ужасно нравится.
Он улыбался, как будто получал удовольствие, наблюдая за ней.
– Я не уверен, что даже представительские расходы моего отца выдержали бы такое. Ну а вы еще не забыли, что мы приехали сюда поработать?
Она почувствовала некоторое разочарование, и приподнятое настроение, атмосфера интимности улетучились.
Они прошли в гостиную, где на столе стояла бутылка воды и два высоких стакана с толстым дном. Эллиот налил воды им обоим, после чего сел и откинулся на спинку стула. Она отметила, что он расслабленный и уверенный в себе, а вот для нее находиться здесь было полным безумием. Она знакома с ним всего две недели, и вот они уже в чужом городе, бог знает где, и обстановка имеет совершенно недвусмысленный романтический подтекст.
– С кем вы уже успели поговорить?
– Вчера за ланчем я беседовала с Джонатоном Сомсом, – сказала она как можно более небрежным тоном, хотя до сих пор не могла поверить, что справилась с этой задачей, даже учитывая то, что Эллиот сам все организовал, попросив отца устроить их встречу, используя свои связи в палате лордов.
– Как все прошло?
– Я чертовски нервничала. Я прежде никогда ни у кого не брала интервью, но заставила себя относиться к этому так, как будто мы просто встретились, чтобы поболтать.
– Это хорошо, – довольно улыбнулся Эллиот.
Эбби почувствовала, что заливается краской. Глотнув воды, она рассказала ему о событиях предыдущего дня: часть ее не хотела вдаваться в подробности той встречи, опасаясь, что может проболтаться о какой-нибудь своей грубой оплошности. Другую же ее часть переполняла гордость за себя, и ей не терпелось похвастаться своими успехами.
Подъехав к ресторану «Уилтонс» на Джермин-стрит, она едва не расхохоталась: ее немало повеселила мысль, что ей пришлось прожить тридцать один год, чтобы представился случай познакомиться с лордом, а теперь получалось, что на этой неделе таких знакомств у нее уже два.
Все время помня о том, что за ланчем она встречается не с кем-нибудь, а с лордом Сомсом, первые двадцать минут она называла его «сэр Джонатон», чего, видимо, делать не следовало, потому что в конце концов он очень деликатно настоял на том, чтобы она называла его просто Джонни.
Он сразу же понравился ей. В отличие от самодовольных мировых лидеров и высокопоставленных военных, чьими портретами были увешаны стены ресторана, Джонатон Сомс оказался человеком добродушным и приятным, и он мгновенно расположил ее к себе с искусством чиновника с долгой карьерой в высших эшелонах власти.
Они поговорили об истории этого ресторана, о теме последней документальной книги Джонатона – биографии великого исследователя Фердинанда Магеллана, о работе Эбби в ККИ. Он подтвердил, что был близким другом Доминика Блейка, а особый интерес у него вызвало недавнее знакомство Эбби с Розамундой Бейли – и он был заинтригован и засыпал ее вопросами о том, где та сейчас живет, как у нее дела и т. д. Эбби смогла ответить далеко не на все из них.
Когда разговор вновь зашел о Доминике, лорд помрачнел, но все же отзывался о нем очень тепло и с печалью в голосе.
С первой минуты встречи она готовилась задать своему собеседнику самый главный вопрос и так разволновалась, что сердце ее начало стучать удивительно громко и часто; она уже стала опасаться, что метрдотель, услышав этот грохот, просто выведет ее из зала и не позволит вернуться, пока она не успокоится. В конце концов она решила, что окольных путей затронуть эту тему не существует, поэтому просто выложила все напрямую.
Джонатон не отрицал того, что организовал запрет публикаций в СМИ материалов шпионской истории из «Советской».
– И не столько ради Доминика, сколько во благо страны, – с чувством заключил он.
Не отрицал он и существования слухов о том, что Доминик мог работать на русских. Она запомнила все, что он сказал, почти слово в слово, как запомнила и печальное выражение, появившееся на его лице, когда он говорил об этом.
