– Кто возмущается? – спрашивал отец старшего сына.
– Рабочий Горожанкин.
– Вот и скажи своему Горожанкину, что Металлургический завод находится не в введении нашего исполкома, предприятие подчиняется Москве. Они там решают на местах, что, где и как? А решение партийного руководства у нас не принято обсуждать, – объяснил старшему сыну отец.
Бабушка Игорю сказала:
– Палки-то выруби сходи, да траву обещал скосить!
– Проходи, садись, за столом вся правда. – разговаривал с появившимся в комнате младшим сыном отец.
– Спасибо большое, – благодарил родителей Ванечка, присел к ним за общий стол.
– Как вода? – спрашивал дедушка Николай у внука.
– Ничего, теплая, мне штаны сырые сменить можно? – спрашивал разрешение у семьи Ваня.
В ответ мать предупреждала:
– Переоденься и бегом кушать, остынет, разогревать больше не буду.
Ваня пошел, переоделся. Сидя за семейным столом, долго говорил, прежде всего дедушке, делясь впечатлением о купании в теплом озере.
– Лебедев, значит, тебе задал на заплыве?
– На равных плыли, – отвечал на вопрос деда Ванечка и взялся за ложку с супом.
– Хлеб возьми, – посоветовала ему мать.
– Мама, у меня в руках хлеб, – показал Ваня спрятанный в левой руке кусок ржаного родителям.
– Вечером купаться на озеро идешь? – спросил старшего брата Ваня.
– Будет вечер, будет пища. Не обещаю. – отвечал брату Игорь.
Они слышали:
– С чем пришел, Виктор Васильевич? – поздоровался с соседом отец, увидя соседа на пороге комнаты.
– Делал я помидоры, немного полил. В общем, невеселую плохую новость от товарищей услышал, – говорил Виктор Васильевич отцу.
– Ваня, ты пойдешь колоть дрова? – спрашивала у внучка бабушка.
Мама Лиза говорила старшему сыну:
– Игорь, Игорь, я прошу тебя – не лезь, не суйся ты не в свои дела с заводом.
– Я просто хотел заступиться за рабочих. За рабочих.
– Черт с тобой! – скандалила мать со старшим сыном, не обращая внимания на пришедшего в дом гостя.
– Это Подкопаев умер, – сообщил Виктор Васильевич грустную весть о преждевременной смерти участника участника революции и Гражданской войны слесаря металлургического завода Петра Филимоновича Подкопаева.
– Похороны когда? – спокойно отреагировал, спросил Шашкина Ванин отец.
– Послезавтра на кладбище, на Зарецкое кладбище повезем. Ровно в одиннадцать утра из дома, где наш товарищ жил, в последний путь всем цехом, всем миром повезем. Из Ленинграда приедет Олег Валентинович Саблин, тот самый легендарный Саблин, с которым он воевал, самый герой, воевавший с ним в гражданскую, – рассказывал Шашкин столу.
– Умер, но как умер? Еще вчера был живой.
– Жив? Ходил по набережной на ногах, как конь-богатырь, – говорил, сомневаясь, Игорь.
– Сердце не выдержало, инфаркт, – объяснил причину гибели Виктор Васильевич.
Вот как, вот как: сегодня есть человек, а завтра нету, и живешь одним днем, не знаешь, как и чего, – говорила всему миру бабушка Катя. – Он на рабочем месте умер, – добавила к сказанному, – Виктор Васильевич.
– Ну и что ж, тогда помянем нашего товарища, верного боевого друга, – достал со шкафа стеклянный графин водки отец.
Мать поставила на стол стопки. Стоя, не чокаясь, взрослые пропустили в себя по рюмке.
– Ну что ж, товарищи, пусть земля ему будет пухом, – совершено не по-большевистски, коммунистически придал завершающие слова обеду Виктор Васильевич.
И покинул дом.
Ваня вернулся. Пошел к себе в комнату, продолжил учебу. Скоро настал вечер. Утомленное солнце прощалось с небом, заходило на запад, в глаза остывающими лучами светило в Ванино окно, показывало путь на запад, светило людям в глаза.
* * *
Как было сказано Виктором Васильевичем Шишкиным, оставившего этот мир Подкопаева хоронили всей улицей, всем миром. Под звук труб оркестра тянулась траурная процессия, шла по Зарецкому кладбищу. По прибытию вдоль обложенных железными плитами могил звучали последние речи:
– Прощай, наш боевой товарищ, прощай.
На митинге говорилось ораторами то же самое, сказанное ими на похоронах Ярвисало.
– Пусть земля будет пухом, – желалось ими на прощальных словах.
«Рано или поздно земной путь кончается. Кончается, и человек умирает, но на его место приходит следующий, он продолжает вести начатое его дело, стоить коммунизм. Светлая память остается в сердцах каждого, кто его знал, должна обязательно сохраниться», – думал про себя Ванечка, видя, как один за другим в порядке прощаются с усопшим в живой очереди последний раз. Подходят, подходят к стоящему в открытом пространстве гроба люди. Последний раз глядят на в неживом состоянии тело, прощаясь с усопшим. Но вот крышка гроба медленно закрыла его лежащее обездвиженное тело, и гроб медленным, но верным путем опускается в только что свежевырытую могилу.
– Ты не переживай, Ваня, все мы смертны, я и ты умрем, – похлопал по плечу Ванечку Саша Лебедев.
Ваниного лица глубокая печаль. Тогда он думал: «Какой жестокий у меня друг Саша. Народ плачет, ему хоть бы что, вон Коля Савельев слезой проникся».
Вечером после поминок бабушка послала Ваню за молоком. Подойдя к гостиному двору, где работал молочный базарчик, Ваня подошел на зов торговки: «Молоко топленое, молоко холодное!». Ваня достал рубль 50 копеек, надеясь купить в кувшин шесть стаканов, подошел к продавщице, он попросил у нее шесть стаканов холодного молока. Она достала большой кувшин и вытащила оттуда большую зеленую лягушку. У Вани волосы стали дыбом, он закричал:
– Что вы, что вы, не надо молока! – Бросился прочь из молочного ряда.
В молочном ряду женщины кричали:
– Хулиган Варламов лягушку подложил, мы его видали, он с лягушкой вокруг молочного ряда крутился.
– Вон, гляди, вон, – крикнули, стоя здесь рядом, случайные мужчины.
– Ты ямай его, ямай, да в ОГПУ сувай! – громко кричал бородатый старец, ветеран русско-японской войны Алексей Иванович Зугза.
А рабочего Металлургического завода Кольки Варламова и след простыл. Не прошло и часу, Колька Варламов шел по шпалам к цыганам на Куковку с корзиной, полной пирогами и сладостями, по приходу ему цыгане песни веселые споют, радио тогда в домах не было.
* * *
– Признайся честно, слукавил. Сжульничал. Как есть расскажи, откуда списал? – допытывался до выдавшего верный с отметкой на пять ответ Вани Надкина пожилой преподаватель математики по фамилии Гондерберг Натан Моисеевич. Абрамович.
– Я все сам выучил, – объяснил Ваня. Говорил спокойно преподавателю Иван.
