Эадульф скривился.
— Согласен, что-то странное в этом есть. Разумеется, хотелось бы узнать, куда он ездил. Но все остальное вполне возможно. Ведь совесть — странный судия.
— Никакая совесть не заставит человека стукнуть себя по затылку, прежде чем повеситься.
Глаза Эадульфа широко раскрылись от удивления.
Фидельма спокойно протянула ему свечу.
— Посмотри сам.
Монах-сакс встал на табурет. Он поднял свечу и увидел темное пятно на затылке висящего. Волосы слиплись от крови.
— Это ничего не доказывает, — неохотно проворчал Эадульф. — Дергаясь перед смертью, он мог удариться головой о стену.
— Коль так, на стене была бы кровь там, где он ударился. Покажи-ка ее мне.
Эадульф повернулся и осмотрел стену. На стене ничего подобного не обнаружилось.
Он повернулся в замешательстве.
— Ты хочешь сказать, что кто-то его ударил по затылку, а потом поместил в эту петлю, дабы он удавился насмерть?
— Ударили дубинкой или чем-то вроде, — согласилась она.
— Ты хочешь сказать, что тот, кто ударил его, его и повесил, чтобы все было похоже на самоубийство?
— Да, именно это я и хочу сказать.
— Как?
— Убийца вошел в келью, ударил Ательнота по голове и ухитрился повесить его на колышке, пока тот был без сознания.
— И после этого он ушел?
— Он или она, — поправила Фидельма.
Эадульф слез с табурета и язвительно ухмыльнулся.
— Ты забыла одну вещь, сестра. Здесь негде спрятаться, а сестра Ательсвит была в коридоре, когда услышала, что Ательнота вешают. Она все время видела эту дверь, и никто из нее не выходил.
Фидельма в свою очередь язвительно усмехнулась.
— Напротив, этого-то я и не забыла. Сестра Ательсвит действительно слышала, как все это происходило. Она спросила, стоя за дверью, что здесь случилось. Это предупредило убийцу. И он, взяв дубинку, спрятался в единственном возможном месте — под кроватью. Несколько нитей из одежды убийцы зацепились за растрескавшуюся ножку койки, и несколько пятен крови упали с его дубинки. Ты можешь сам все это увидеть. Когда сестра Ательсвит вошла, в келье было только тело Ательнота. Потом она побежала искать настоятельницу Хильду, а убийца преспокойно ушел.
Эадульф почувствовал, что краснеет. С какой легкостью даются Фидельме эти умозаключения!
— Прошу простить меня, — медленно проговорил он. — Я-то полагал, что от моих глаз никакие ухищрения не укроются.
— Не важно. — Фидельма при виде его удрученного лица почувствовала к нему что-то вроде жалости. — Главное, что мы обнаружили правду.
— О чем нам могут сообщить эти нити? — поспешно продолжил Эадульф.
— К сожалению, почти ни о чем. Вполне обычная ткань. Такие нити могли быть вырваны из одежды кого угодно. Но есть такая вероятность, что мы встретим кого-нибудь в порванной или замаранной пылью одежде, и это будет улика.
Эадульф почесал переносицу.
— Тогда следующий вопрос: зачем убийца лишил жизни Ательнота?
— Тут я могу только предположить, что Ательнот знал нечто такое, что могло быть вменено в вину настоящему убийце, либо что убийца решил, что Ательнот что-то знает. Его убили, чтобы он не мог рассказать нам это что-то. — Она помешкала, а потом сказала твердо: — А сейчас нам лучше отправиться к матери настоятельнице и сообщить, что мы по-прежнему далеки от окончания этого дела.
Настоятельница Хильда встретила их с несвойственной ей улыбкой.
— Король Освиу будет доволен вашей работой, — начала она, указав им места поближе к очагу, в котором тлел торф.
Сестра Фидельма бросила на Эадульфа многозначительный взгляд.
— Нашей работой?
— Конечно, — продолжала Хильда с удовлетворением. — Тайна раскрыта. Этот несчастный Ательнот убил настоятельницу Этайн, а потом его загрызла совесть, и он покончил с собой. А всему виною плотская страсть. Ничего общего с политикой церкви. Брат Эадульф объяснил мне это.
Эадульф покраснел в замешательстве.
— Говоря тебе это, мать настоятельница, я еще не знал о существовании некоторых не замеченных мною улик.
Фидельма решила не помогать монаху-саксу — пусть выбирается из затруднительного положения, в которое сам же себя поставил.
Хильда раздраженно насупила брови.
— Ты хочешь сказать, что ошибался, когда говорил, что тебе уже все ясно?
Эадульф кивнул с несчастным видом.
Рот Хильды захлопнулся так, что Фидельма вздрогнула, услышав, как лязгнули ее зубы.
— А сейчас ты не ошибаешься? — осведомилась она.
Эадульф в отчаянье посмотрел на Фидельму. Она сжалилась над ним.
— Мать настоятельница, тогда брат Эадульф не знал самого главного. Смерть Ательнота — это еще одно убийство. Убийца по-прежнему на свободе, здесь, в монастыре.
Настоятельница Хильда прикрыла глаза и не смогла подавить тихий стон, сорвавшийся с ее губ.
— Что я скажу Освиу? Сегодня уже третий день диспута, и теперь между соперниками стоит кровь. Между братьями Колумбы и римскими братьями уже произошло не меньше трех драк. За пределами обители ходят слухи, молва распространяется во все стороны, подобно лесному пожару. И он может поглотить нас всех. Неужели вы не понимаете, сколь важен этот диспут?
— Это я понимаю, мать настоятельница, — твердо сказала Фидельма. — Но выдумывать заключение, которое противоречит истине, не есть благо.
— Небо да пошлет мне терпение! — воскликнула настоятельница Хильда. — Ведь распри и междоусобицы раздирают эту страну на части.
— Мне это известно, — успокоила ее Фидельма, сочувствуя настоятельнице, возложившей на свои плечи столь тяжкое бремя. — Но истина превыше даже подобных соображений.
— А что же я скажу Освиу? — проговорила Хильда чуть ли не с мольбой.
— Скажи ему, что расследование продолжается, — ответила Фидельма. — И как только появятся новости, ты и Освиу о них узнаете.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Когда Фидельма и Эадульф выходили из покоев настоятельницы, прозвонил колокол, объявляя о первой утренней трапезе. И тут Фидельма поняла, что голодна и что во рту у нее пересохло. Она повернула было к трапезной, но Эадульф коснулся ее руки, останавливая.
— Я не хочу есть, — сказал он. — Мне надо бы повнимательней осмотреть тело Ательнота.
— Брат Эдгар, лекарь, вполне может позаботиться об этом.
Эадульф покачал головой.
— У меня появилась некая идея. Но тебе надо поесть, а я не хочу мешать тебе.
