Преподобный Никколо Паладино Укрепитель правосудияЯ все перечитывал и перечитывал последние строки, где гово рилось о предлагаемом наказании. Суд обладал властью уво лить Симона из секретариата и даже изгнать из Рима. Но исковое заявление просило самого тяжелого наказания из всех существующих: низложить моего брата. Я знал, что подобное возможно, но все равно было отвратительно видеть, что прокурор просит о такой мере.
– Взгляните на доказательства, – сказал Миньятто. – Что-нибудь вам знакомо?
– Гвидо Канали, – слабым голосом сказал я, показывая на имя в документе. – В ту ночь, когда убили Уго, Гвидо открыл ворота и довез меня до места встречи с Симоном.
Миньятто сделал запись.
– Что он видел?
Я растерялся.
– Я попросил его высадить меня поближе, так, чтобы все было видно.
– А это?
Он указал на строчку, где говорилось о личном деле Симона в секретариате.
– Не знаю. Летом Симон получил выговор за отсутствие на работе, но я не понимаю, какая может быть связь.
– За что ему сделали выговор?
– За то, что Симон ходил в пустыню к Уго.
Но сейчас в памяти у меня всплыли слова Майкла: Симон занимается чем-то еще.
Миньятто поднял глаза.
– Следует ли мне что-либо знать об их отношениях? Между вашим братом и Ногарой?
Он даже не пытался завуалировать то, что имел в виду.
– Нет, – резко сказал я. – Симон просто пытался помочь ему.
Миньятто откинулся на спинку кресла.
– Тогда, за исключением записей с камеры видеонаблюдения, я не вижу здесь прямых улик. Дело основано на косвенных свидетельствах, и для него требуется мотив. А если мотив – иной, нежели отношения вашего брата с Ногарой, тогда каков он?
– У Симона не было никакого мотива.
Миньятто положил ручку у верхнего края листа. Словно проложил разделяющую нас границу.
– Отец Андреу, как думаете, почему его дело слушается по каноническому праву, а не по уголовному?
– Вы уже знаете, что я думаю.
– За два десятилетия службы в Роте я никогда не видел судебного разбирательства по делу об убийстве. Ни единого. Но могу высказать вам свое мнение, почему они так сделали. Потому что на каноническом процессе слушания конфиденциальны, записи засекречиваются, а вынесение приговора происходит за закрытыми дверями. На каждом уровне соблюдается неразглашение информации, чтобы защититься от выхода на свет неприятных подробностей.
Его голос настойчиво предлагал мне раскрыть любую информацию, которой я владею.
– Я ничего не знаю, – сказал я.
– И все же, – продолжил Миньятто, – за два десятилетия службы в Роте я также не видел, чтобы человек отказывался защищать себя. И это позволяет мне предположить, что мой клиент уже знает, в чем состоит неприятная правда.
– Я говорил вам, – кивнул я. – Они считают, что Уго хранил некий секрет и что Симону известно, в чем этот секрет состоит.
– Меня интересует вот что: они ошибаются?
– Не имеет значения. Вы сами согласились с тем, что этот трибунал – способ запугать Симона.
– Вы не поняли. Трибунал – способ привлечь его к ответственности, не беспокоясь о том, что в ходе слушаний всплывет какая-либо конфиденциальная информация.
– Мой брат не причинял вреда Уго.
– Тогда начнем сначала. Почему он оказался у Кастель-Гандольфо в ночь, когда убили доктора Ногару?
– Уго позвонил ему и сказал, что попал в беду.