Книга Поцелованный богом - Лариса Соболева

Малышу исполнилось два года, назвали его Захаркой. Катя немножко поправилась, то есть, по местным меркам похорошела, и мамаша перестала ворчать, мол, кожа да кости. Ну а семейная жизнь – это не салоны в высшем свете, хотя эту сторону жизни Катя не успела узнать толком. Слишком они были разные с Назаром, оттого часто спорили.

– Нигде не вздумай сказать то, что мне говоришь, – взвивался Назар, не находя доводов, способных переубедить отсталую баронессу.

– Если вы делаете все правильно, то почему ты боишься? – спокойно возражала Катя. Она брала верх именно спокойствием, эта ее черта доводила Назара до белого каления. – Или твой страх и есть то счастье, за которое ты воевал? А почему тебя и подобных тебе твоя власть постоянно проверяет? Что она ищет? Не доверяет вам? И какое же это равенство, когда одни грабят других, и грабят при помощи ваших новых порядков. Они бесчеловечные, бандитские, несут вред людям.

– Это временное явление, – повторял Назар фразу Силантия Фомича.

– Временно – это когда недолго. Сколько можно мучить людей, держать их в страхе?

Политически необразованная жена вносила струю сомнения в и без того задурманенную голову Назира. Зима прошла тяжелая, по стране ударил хлебозаготовительный кризис. Неразбериха на пунктах сдачи зерна, снижение закупочных цен, дефицит промтоваров и их дороговизна, нехватка необходимого инвентаря и техники, слухи о войне – все это не способствовало стабилизации. Крестьяне не желали продавать зерно по ценам, не окупающим расходы, продовольственное снабжение городов оказалось под угрозой, в результате – ввели экстремальные меры, напоминающие продразверстку. Партия направила в деревню оперуполномоченных и рабочие отряды, которым надлежало проверить в непокорных сельсоветах партячейки, провести их чистку, найти спрятанные излишки зерна. Поощрялось фискальство: беднякам, которые помогали изъять излишки продовольствия, полагалось двадцать пять процентов от изъятого. Росло недовольство крестьян, вспыхивали бунты, на оперуполномоченных нападали и жестоко убивали... Много чего творилось вопреки логике, и не только у Назара опускались руки. Но слабость была непозволительной вещью, за нее тоже карали, вот и приходилось работать, стиснув зубы.

Два оперуполномоченных – Бершак и Мясищев – после изъятия излишков остались в помощь председателям трех хуторов с целью их объединения. Еще с прошлого года начала действовать система «контрактации», то есть по контракту в обмен на продукцию, которую крестьяне обязались поставлять, государство обязалось снабжать их необходимой техникой. Да только обещаниям уже никто не верил, работать задаром не хотели, сократили посевные площади. Втолковать неотесанным крестьянам, что кормить надо и город, так как именно там производят технику, оказалось непростым делом. Зерно необходимо было и на экспорт, за него давали валюту, а валюта нужна для индустриализации, ведь без новых заводов, нельзя выпустить технику для крестьян. Что в этих непривычных словах понимали простые люди? Ровным счетом ничего, но чуяли опасность.

Бершак и Мясищев поселились у Костюшко. К тому времени тот жил один в хате под соломенной крышей, его престарелая хозяйка успела отдать богу душу. Там и велись дискуссии о настоящем и будущем, о роли партии и ее членов. На удивление Назару, Костюшко защищал хуторян, а сам Назар в основном отмалчивался, изредка поддерживал рыжего пролетария, иногда не соглашался со всеми тремя. Однажды в конце августа они засиделись допоздна, Бершак, устав спорить, поднялся из-за полупустого стола:

– Вы как хотите, а я на Кубань иду. Искупаюсь.

– Да и мне пора, – засобирался Назар.

Им было по пути, оба натянуто молчали, к Бершаку и Мясищеву Назар относился неприязненно. Эти двое умудрились и отнять продовольствие, и пересажать людей по статье 107 Уголовного кодекса за «действия, способствующие поднятию цен». А кому охота оставлять семью без пропитания, без посевного материала? Естественно, люди защищали свое, это надо было понимать и проявить человечность. Но два залетных голубя, ничего не смыслившие в сельском хозяйстве, с каким-то остервенением оставляли семьи без мужей и отцов, без главных рабочих рук, а потом требовали, чтоб бабы и дети «делали поставки сельхозпродуктов».

– У тебя жена из бывших? – вдруг задал вопрос Бершак.

Нет, он не просто интересовался. Из партии исключались все, кто проявил политическую пассивность, за пьянство, злоупотребление властью, воровство, бюрократизм, веру в бога, принадлежность к социально чуждому классу. Ну, а раз жена принадлежит к чуждому классу, то муж тоже не вызывает доверия.

– Городская, – нашел уклончивый ответ Назар.

– И где ж ты ее взял?

– Купил. – Бершак рассмеялся, восприняв его ответ как шутку. – Ну, тебе туда, а я напрямки до своего хутора.

– Ты не на лодке?

– На лодке по Кубани добираться в два раза дольше из-за изгибов. А идти тут всего ничего.

– Не опасно по темноте-то? Нынче нас не любят.

У Назара так и вертелось на языке: это вас не любят, а я здесь вырос. Но он лишь усмехнулся, пожал Бершаку руку и отправился домой.

Катя крутила ручку швейной машинки, спросила, будет ли он ужинать. Назар отказался. Он ушел в комнату, постоял у кроватки сына, снял рубашку. Захарка во сне сосал большой палец, Назар осторожно уложил ручку малыша поверх одеяла, мальчик поворочался, повернулся на бок и снова взял в рот палец.

– Ты опять был у этих? – спросила Катя.

Он понял, о ком она. Однако пропустил вопрос мимо ушей, зная, как Катя не любит Бершака и Мясищева, особенно второго. Когда жена улеглась рядом, он спросил:

– Мамаша как?

– Неважно, еле ходит. Я ей: полежите, мама, а она говорит, что належится на том свете. Боюсь, помрет вот-вот. Назар, ты бы поменьше с ними дискутировал, от них одна беда... Назар...

Но он уже спал.

С утра три хутора облетела худая весть: ночью застрелили Костюшко и Мясищева, Бершак был ранен, правда, легко. Из станицы прискакали два милиционера, за ними ездили еще ночью, началось следствие. Возле плетня собрался народ, дальше заходить не разрешалось. Сыщики искали следы ног, ползали по двору, загадочно говорили друг с другом, заходили в хату и подолгу там задерживались.