О, как можно было говорить так! Как можно было сказать «вы не изволили» тому, кого хотелось обнять и ласково назвать: «О господин души моей, о мой желанный!», над кем хотелось подшутить: «Что вам до этой жалкой безобразной Радхарани?»
А вы, мои читатели, остроумные, любящие, красноречивые и умудренные опытом, скажите, разве могла Радхарани произнести такое?
Радхарани и сама сразу же раскаялась в том, что так говорила с незнакомцем, ведь в ее вопросе прозвучал упрек.
Рукминикумар несколько смущенно проговорил:
— Да, я много говорил о Радхарани, но ведь я знал ту Радхарани… я помнил о ней… у меня появилась слабая… небольшая… как светлячок в темную ночь… надежда, что эта Радхарани окажется моей Радхарани.
«Твоя Радхарани», — сквозь слезы тихо проговорила Радхарани и, наклонив голову, чуть улыбнулась. И как можно было не улыбнуться? Но не будьте, читатель, очень строги к моей Радхарани.
Тем временем Рукминикумара тоже терзали сомнения: «Почему она сказала “твоя”? Кто она?» Вслух же он произнес:
— Да, именно моя Радхарани. Я восемь лет не могу забыть ее, хотя видел ее всего один раз, в ту самую ночь.
— Хорошо, пусть ваша, — сказала Радхарани.
— Я бережно хранил в душе эту слабую надежду, и, когда встретился со старшим сыном Камакхи-бабу, я стал расспрашивать его о Радхарани. Он, видимо, не был склонен подробно рассказывать мне о ней и сказал лишь, что это дочь одного их знакомого. Из опасения показаться назойливым, я не стал продолжать очень важный для меня разговор и ограничился лишь тем, что спросил, не знает ли он, почему Радхарани разыскивает Рукминикумара. При этом я добавил, что, может быть, сумею ей помочь. «Почему Радхарани разыскивает Рукминикумара, я не знаю, — ответил он. — Это знал мой отец. Может быть, сестра тоже знает. А поскольку вы сказали, что можете помочь отыскать Рукминикумара, я немедленно выясню все у сестры». С этими словами он поднялся и вышел. Вскоре он вернулся и вручил мне письмо, которое я и передал вам. Он сказал, что сестра ничего не рассказала ему, но просила передать, чтобы с этим письмом я сам поехал в Раджпур и разыскал человека, который содержит приют. Так я очутился здесь. Вот я пришел к вам с этим письмом. Разве я сделал что-нибудь не так?
— Не знаю, — проговорила Радхарани. — Но, возможно, вы напрасно приехали сюда. Я выслушала ваш рассказ о Радхарани, но не знаю, каким образом смогу вам помочь.
Рукмини подробно рассказал ей о том праздничном вечере, умолчав лишь о деньгах.
— Простите меня за откровенность, — сказала Радхарани, — но я не решаюсь говорить вам о Радхарани, поскольку вы не кажетесь мне милосердным человеком. Ведь если бы вы в самом деле были милосердны и отзывчивы, вы не могли бы оставить в таком тяжелом положении нищую девочку и наверняка помогли бы ей. Но вы ничего не сказали об этом.
— Я не мог ничем ей помочь. В тот день я прибыл на праздник Шивы, совершив длинное путешествие на лодке, и, чтобы никто не мог меня узнать, называл себя вымышленным именем — Рукминикумар Рай. К вечеру поднялся шторм. Я не решился остаться в лодке и сошел на берег. Я отдал Радхарани все, что у меня было тогда при себе. На следующий день я надеялся узнать что-нибудь еще о Радхарани и ее матери, но в ту же ночь получил известие о болезни отца, и мне пришлось тотчас же отправиться в Бенарес. Отец болел довольно долго, и прошло больше года, прежде чем я вернулся сюда. В тот же день я разыскал их хижину, но их там уже не было.
— Я хочу у вас кое-что спросить, — сказала Радхарани. — Ведь в ту дождливую ночь вы остались без крова. Вероятно, вам пришлось переждать дождь в их хижине. Долго вы там находились?
— Нет, совсем недолго. Воспользовавшись тем, что Радхарани зашла в дом и стала рассматривать монеты, которые я ей дал, я отправился в лавку, чтобы купить материю ей на сари.
— И больше вы ничего ей не дали?
— Что еще я мог дать? У меня была при себе мелкая банкнота, ее я тоже оставил в хижине.
— Но ведь это было неразумно с вашей стороны. Они могли подумать, что вы просто случайно ее обронили.
— Я карандашом написал: «Для Радхарани», и подписался: «Рукминикумар Рай». Все это время я бережно хранил газетное объявление в надежде, что это та самая Радхарани, и ищет она не кого-нибудь, а меня.
— Значит, я была права, когда сказала, что вас нельзя назвать милосердным. Та самая Радхарани, которая жаждала припасть к вашим стопам…
Ах, Радхарани! Как дождевая вода, скопившаяся в еще не раскрывшемся бутоне, сразу же выливается на землю, если слегка наклонить его, так и из глаз склонившей голову Радхарани покатились слезы. Она надвинула покрывало на лицо и поспешно вышла из комнаты. Рукминикумар, скорее всего, даже не заметил этих слез. А может быть, и заметил, как знать?
6
Выйдя из комнаты и вытерев заплаканное лицо, Радхарани задумалась. «Он — тот самый Рукминикумар, — рассуждала она. — Я — та самая Радхарани. Мы оба мечтали друг о друге. Что же теперь делать? Мне нетрудно доказать ему, что я и есть та самая Радхарани, о которой он говорил, но что потом? Неизвестно, какой он касты. Разумеется, я могу узнать это сейчас же, но вдруг окажется, что он не из моей касты? Тогда мы не сможем быть связанными узами закона, значит, не смогут соединиться и наши жизни. Тогда зачем же нам продолжать беседу? Пусть я буду жить так же, как жила прежде, повторяя, словно молитву, имя Рукминикумара. Если я смогла провести в таких молитвах первую половину своей жизни, то почему же мне не прожить точно так же и оставшуюся часть?»
При этой мысли губы Радхарани снова задрожали, а из глаз полились слезы. Она снова вытерла заплаканное лицо и, успокоившись, стала размышлять: «Хорошо, пусть мы с ним окажемся из одной касты. Но ведь и в этом случае нельзя ни в чем быть уверенной. Он уже в летах и, может быть, давно женат. Наверняка женат. Нет, нет, это невозможно! Я лучше буду всю жизнь повторять, как молитву, его имя, чем делить любовь с другой женщиной. Но что же мне делать, после того как я спрошу его о касте? Я представлю ему Радхарани. Потом узнаю его настоящее имя, ведь он сам сказал, что только назвался Рукминикумаром, а зовут его по-другому. По крайней мере, я услышу имя, которое буду, как молитву, повторять до самой смерти. Потом мы расстанемся, и я дам волю слезам. О негодная Бошонто! Зачем только ты прислала его, не разузнав все как следует? Разве ты не знаешь, что океан жизни, когда его взволнуешь, одним несет спасение, а другим гибель?»
«Будь что будет, — решила Радхарани, — но знакомство наше состоится». С этими словами она достала то, чем дорожила больше жизни, — ту самую банкноту, которую нашла в тот вечер на полу в своей хижине и спрятала ее в складку сари.
«Предположим, — рассуждала она, — все случится так, как мне хотелось бы, кто в таком случае должен сказать решающее слово?»
Радхарани рассмеялась: «Ай-ай-ай, какой стыд! Разве я когда-нибудь решусь на это?! А что, если пригласить Бошонто? Отлично, может, и в самом деле мне удастся задержать его на два дня, а тем временем приедет Бошонто? Пусть он эти два дня проведет в моей библиотеке. Он, должно быть, любит читать. Ведь эта библиотека устроена специально для него. А вдруг он не согласится остаться на два дня? Может быть, его ждут дела? Что тогда? Как я сама смогу ему сказать все это? Но, в конце концов, что здесь страшного? Почему девушка-англичанка может сделать это, а я нет? У нас в стране подобное поведение осуждается, но разве страх перед людской молвой заставлял меня когда-нибудь отступать от намеченной цели? Вот мне уже девятнадцать лет, а я все еще не замужем. Чего только не говорят обо мне! Ведь я уже считаюсь старой для невесты. Да и какая индийская девушка решилась бы вот так принимать в своем доме мужчину?»
