— Полярная звезда, — продолжал дедушка, — не только показывает, где стороны света. Моряки уже две тысячи лет определяют свое положение в море именно по этой звезде. Но сперва надо найти нашу широту. Погляди через трубку на Полярную звезду.
Легче сказать, чем сделать. Трубка узкая, и звездочка все время мигает — нелегко ее найти. Но в конце концов у меня получилось.
— Отлично. Теперь держи трубку неподвижно и посмотри, под каким углом свисает бечевка.
Так я и сделала и обнаружила, что бечевка висит под углом в тридцать градусов. Это значит, что угол между горизонтом и Полярной звездой — тридцать градусов.
— Давай еще раз проверим.
Я снова измерила угол.
— Ага, тридцать градусов.
Он на меня глянул, будто хотел сказать — и не стыдно тебе.
— Я хотела сказать «да». Тридцать градусов. Но чем это нам поможет?
— Пойдем в дом, там объясню.
Мы зашагали к дому. Подул легкий ветерок, и мое воображение разыгралось. В эту минуту я чувствовала себя рулевым. Я была родной по крови всем рулевым прошлых столетий. Я балансировала на носу корабля, вперяя взор в подветренную сторону. Долгими темными ночами плыла я в безбрежной иссиня-черной воде. За моей спиной свежий ветер надувал в бескрайнем океане паруса. И только крошечная светлая точка указывала путь. О, храбрые сердца всех покорителей морей!
Мы вернулись в библиотеку, и дедушка показал мне на глобусе, что мы действительно на тридцатой широте от экватора. И если плыть вдоль этой широты на восток через Атлантику, попадешь на Канарские острова, до которых пять тысяч миль. Дедушка дал мне «Атлас мира», и я провела пару счастливых минут, читая о жизни канареек (кого же еще?) на Канарских островах.
— Дедушка, а как же долгота?
— Определить долготу куда сложнее. Для этого нужен очень точный часовой механизм. Теперь для нас часы — обычное дело, но несколько веков тому назад их не существовало. Люди определяли время по солнечным часам или вычисляли приблизительно, насколько высоко солнце стоит над горизонтом. Великими мореплавателями тех времен были голландцы, испанцы и португальцы. Но именно британский парламент пообещал огромную сумму денег тому, кто сможет изобрести механизм, который бы показывал точное время даже в трудных морских условиях. Надо было решить проблему определения долготы. У Джона Гаррисона ушло тридцать лет на изобретение морского хронометра, и это сразу дало британцам преимущество в морском деле. Только подумай, если бы португальцы изобрели хронометр первыми, мы бы сейчас, наверно, говорили бы по-португальски, а не по-английски.
Интересная мысль, но, увы, пора спать.
Утром за завтраком я глянула на Ламара, который с невероятной скоростью заглатывал овсянку. Мне вдруг страшно стало — транспортир ведь все еще у меня. Что, если он ему для школы понадобится? Он развопится, если не найдет транспортир. Стоит ему заподозрить Тревиса, как мой младший братец тут же и расколется, развалится, как карточный домик. К счастью, Ламар отправился в школу с книжками под мышкой, сегодня ему геометрия явно не грозила.
После школы Ламар и Сэм Хьюстон с приятелями затеяли на лужайке шумную игру в бейсбол. Базы они отмечали старыми мешками, набитыми шелухой от семян хлопчатника. У них не хватало одного игрока, так что они позвали Тревиса, которого обычно в компанию не брали. Они орали друг на друга, если что-то шло не так, подзуживали друг друга нестройными воплями, скандировали «бей, бей, бей», когда надо было ударить по мячу Пока я слышу их ор, можно не беспокоиться.
Я побежала в комнату забрать транспортир. Агги сидела в гостиной и шила очередную блузку. Я вышла в коридор, огляделась по сторонам, надеясь, что меня никто не заметит, и проскользнула в комнату Ламара и Сэма Хьюстона.
Он, наверно, держит транспортир в жестяном сундучке вместе с накопленной мелочью, сластями и другими сокровищами. Я выглянула в окно.
Отлично, они все еще в середине игры, обо всем позабыли, кричат Тревису каждый свое: бросай мяч сюда, бросай мяч туда. Сэм — разинув рот, размахивая руками — мчится ко второй базе.
Чувствуя себя преступницей, я вытянула сундучок из-под кровати. Совать нос в дела младших братьев — мелкое правонарушение, но лезть в вещи Ламара — тут пахнет высшей мерой наказания. По крайней мере, с его точки зрения.
Крик на лужайке не смолкал.
Я открыла сундучок. Ничего не касаясь, постаралась запомнить, где что лежит. Мне же все надо будет положить, как дедушка это называет, in situ, на свое место. Сигарная коробка (как у меня), две плитки шоколада, кулечек с коричными леденцами. Карманный словарь, ручка с острым стальным перышком, бутылка синих чернил. Орлиное перо, сломанный заводной клоун — детская игрушка, механизм давно заржавел, а вот и кожаный футляр с компасом и линейкой. Я поместила транспортир в нужное отделение, закрыла футляр. Интересно, а что в сигарной коробке? Ну, раз уж я тут…
Я открыла коробку. Несколько центов и пятицентовиков. Пара монеток по десять центов, пара четвертаков. Десятидолларовая золотая монета, которую ему дал отец. А прямо рядом с ней сияет еще одна — пять долларов.
Я замерла от изумления. Сердце билось как барабан. Моя, что ли? Наверняка моя. Чья же еще? Но точно не скажешь. Я повертела в руках монету. Как же я не догадалась сделать зарубку на мягком металле? Тогда бы я точно знала. Какая разница! Все и так ясно, он ее у меня украл. Жуткое преступление. Неужели Ламар на такое способен? Не валяй дурака, Кэлпурния, перестань заниматься глупостями. Он вор, и доказательство налицо. Теперь одно важно — как ему отомстить. Правильно?
Ой-ой-ой, за окном полная тишина. Хлопнула входная дверь, и я аж подпрыгнула. Пора сматываться! Без малейших раздумий я схватила обе монеты, засунула коробку в сундучок, задвинула сундучок под кровать и выскочила из комнаты, сжимая в потных ладонях тяжелые монеты. По монете в каждой руке.
Вбежала в свою комнату и стала лихорадочно оглядываться, куда бы их спрятать. В коробку под кроватью нельзя, Ламар туда сразу же полезет. А куда он не полезет? Понятно, под гальку к Сэру Исааку Ньютону. Никто — никто и никогда — не догадается, что они там.
Целых два дня я умирала от страха и чувства вины (признаюсь, смешанной с немалой долей злорадства). Когда Ламар откроет сундучок? Тяжко бремя воровства — меня не отпускала тревога. Право же, это не воровство, я просто вернула украденную у меня собственность — украла у вора. Если это моя собственность. Моя, конечно. Чья же еще?
Мучаясь бессонницей, я обдумывала разные способы возвращения денег Ламару — не то чтобы он это заслужил, поганец. Можно, конечно, просто засунуть монету обратно, а можно сделать так, чтобы он догадался — он уж догадается, — что это была я. Но все раздумья отлетели прочь в субботу за обедом. Брат был похож на разъяренного быка. Ноздри пышут огнем, того и гляди бросится. Из ушей пар валит. Он оглядел каждого из нас. Я собрала волю в кулак, чтобы выражение лица меня не выдало. Меня взглядом не испугаешь. Кожу сразу защипало. Кэлпурния, скомандовала я сама себе железным голосом, только посмей. Начнется крапивница — все сразу поймут, в чем дело. Как ни удивительно, но кожу щипать перестало.
