Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
Морана пришла быстро. Подул легкий ветерок – вечный странник потустороннего мира. Последнее, что увидел Почай, – это Раданку, глядящую в небо на сиреневое облако. А потом стало тихо и очень спокойно. Исчезли звуки, сменились краски. Только прохлада беспредельной сини. А внизу – стелющийся по земле туман…
Маковей тронул девушку за плечо:
– Хватит ужо. Все выплакала. Суши-суши да на жизнь оставь. Сухая осина весь лес портит.
Раданка поднялась с колен и, не видя ничего вокруг, спотыкаясь, пошла в сторону людского круга.
Шестеро мужчин подняли лодку с телом Почая и понесли на днепровский берег, где уже были сложены дрова для погребального костра. Раздалось протяжное пение мужского хора. Через несколько запевов добавилось не менее стройное женское пение. Впереди процессии шли старцы-волхвы, торя путь сквозь ряды незримых духов, разговаривая с ними, а у некоторых даже испрашивая разрешения пройти. Волхвы опирались на суковатые, изогнутые посохи, касались земли длиннополыми платьями, а бороды их отражали яркое, до рези в глазах серебро.
Следом за волхвами шли родственники. Если бы Почай был воином, то за старцами следовали бы его ратные товарищи, неся некогда грозное оружие и ведя под уздцы боевого коня. Но молодой человек родился пахарем и охотником, таким и ушел в красные палаты Сварога.
Старший из рода нес охотничий лук Почая и его рыбацкий бредень. Остальные держали в руках охапки полевых цветов и душистого, свежего сена.
Лодку поставили на вершину сруба. В нее положили личные вещи умершего, некоторые предметы от родственников, необходимые для дальней дороги, фигурки богов и все принесенные цветы.
В Калоки, где хоронили Почая, были приглашены несколько воинов из дружины Вакуры, чтобы отдать воинские почести. Погибший не был дружинником, но встретил смерть на поле брани. Вакура удовлетворил просьбу старейшин – пришел сам и привел десяток боевых товарищей, а также разрешил взять из числа плененных, двух молодых и сильных для исполнения похоронного ритуала.
Когда пламя погребального костра взмыло до вершин деревьев, на середину поляны вытолкали норманнов. Вокруг шеи каждого была веревочная петля. Концы веревок находились в руках самых дюжих мужчин деревни – меры предосторожности на тот случай, если вдруг кто-то из сражающихся обратит предоставленное оружие не по назначению. Пленным бросили их же мечи. В толпе хоронивших находился Эгиль, который крикнул:
– Вы должны драться! Смерть одного из вас будет посвящена богу русов, чтобы он выказал милость и пустил в свой загробный дом его! – Рыжая Шкура указал на костер. – У каждого из вас есть шанс сохранить жизнь и встретить достойную смерть с оружием в руках.
Зазвенела ратная сталь. Похожий ритуал существовал в ту пору и у скандинавов, поэтому они не считали сражение друг с другом в подобной ситуации чем-то предосудительным, а, даже напротив, отдавали себя без остатка, желая понравиться Одину и порадовать соплеменников.
Два обнаженных могучих торса и два иззубренных в боях клинка в жарком свете огромного погребального пламени, глухие молитвы волхвов и протяжное пение тех, кто прощался с усопшим. Брызнула кровь, но мечи зазвенели еще яростнее и быстрее. Раны только добавили быстроты в действия сражающихся. Вот уже иссечены предплечья, лица искажены болью, по всей поляне не просто алые капли, а огромные бурые пятна оттого, что кровь соединилась с землей, с растущими на ней растениями, проникла к корням и к тем, кто живет в царстве почвенной крепи. Все это взбилось и перемешалось ногами.
После каждого точного удара раздавался глухой, глубокий звук бубна. Кривичи следили за поединком с бесстрастными лицами. Старцы сидели в первом ряду, отрешенно глядя сквозь картину происходящего куда-то в запредельную даль, в пространство, ведомое только им, положив руки на иссохшие колени.
Один из норманнов, тяжело дыша, зашатался, схватившись за правый бок. Его соперник, почуяв вкус приближающейся победы, занес меч высоко над головой для решающей атаки. Они в последний раз посмотрели в глаза друг другу.
Оба клинка поразили свои цели одновременно: один рассек на сонную артерию, другой вошел в живот.
Викинги рухнули замертво, скрестившись телами и навеки слившись последними выдохами.
После этого начали свое вращение два хоровода. Один, внутренний, шел по солнцу, другой – против. Вначале движение было медленным. Звуки бубна следовали через значительные паузы. Но, по мере того как паузы становились короче, усиливался ритм низкоголосой волынки и пронзительных трещоток. А когда в дело вступили дудки, хороводы пошли вихрем вокруг костра.
– Ушедшим – память и наш низкий поклон! Живущим – здоровья и долготерпения! – сказал дядька Маковей, ставя на землю бочонок меда. И тут же добавил: – Кто по-людски жил, того с легким сердцем провожают. Да и живут потом без печали, выпуская на свет потомство. Пусть те, кто сейчас в палатах Сварога, видят нас и радуются за нас. Давайте и мы порадуемся за них. Все мы когда-нибудь встретимся. Пусть свет очей их освещает наши пути на земле. Пусть слезы наши, упавшие в землю, дадут новые всходы. Да не прервется род сварожичей, да воссияет слава его! И пусть боги даруют нам силу, легкость и волю!
Люди черпали из бочонка берестяными плошками, подносили к устам, обносили по кругу. Древние знали хороший рецепт против душевной боли – это движение. Ни тоска, ни хандра долго не удержатся в сердце, если тело заставить трудиться. «Если плачешь, становится легче, а коль пот прошиб, то совсем ожил» – так говорили когда-то. И кружились по-над рекой быстрые хороводы, внутри которых, соблюдая очередность, плясали парни и девушки.
Раданка сидела на берегу, отрешенно глядя на отражающийся в воде закат. Руки сами плели венок за венком. Как только образовывалась приличная стопочка, кто-нибудь подходил и забирал готовые венки. Считалось, что венок, сплетенный руками девушки, потерявшей жениха, отводит злых духов, излечивает многие болезни и приносит счастье, поскольку несчастье девушка уже взяла себе.
А по сторонам чернели развалины Калоки. Страшны были эти руины, из которых высовывались грубые печи, сложенные из речных камней. Жутко топорщились в небо обгорелые стволы садовых деревьев. До боли пронзителен был запах самой гари.
Но уже кое-где стали возникать временные шалаши и землянки, клети на «курьих ногах», потому что в основании использовались пни. И скрипели первые колыбели и звучали над ними женские голоса. Жизнь возвращалась в разоренную деревню.
Раданка почувствовала чье-то прикосновение к своему плечу и резко обернулась. Перед ней стоял Эгиль.
– Ты, только прошу мой, не бойся. Мой ничего не хотеть сделать плохо! – Эгиль очень стеснялся и поэтому говорил быстро, глотая целые фразы.
– Зачем ты пришел? Уйди. Видеть вас не могу! – Раданка закрыла лицо ладонями.
– Радана! Мой хотеть сказать, что хотеть бы стать твой друг и защитник, как брат. Просто как брат, понимаешь?
– На кой мне теперь твоя защита!
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
