Из поколения в поколение женщины превыше всего ставили благополучие своих детей, отдавая им свою любовь и подчиняя свою жизнь их нуждам. Они отрешались от действительности, питая души лишь мечтами и терпеливо перенося серую скуку будней. Лейле было близко такое отречение. Но в самом дальнем уголке сознания жила уверенность, что это уже прошлое и что теперь она идет по иному пути.
Где-то вдалеке, в спокойных водах пролива, отражались огни военных кораблей. Ее ждал йали. Она и так задержалась. Пришло время устроить там детей на лето, восстановиться и набраться сил. Но главное — она должна убедиться, что Орхан на свободе. И только тогда придет подходящий момент и она смело выступит против Селима.
Глава 22
Вечерело. Луи Гардель брел неуверенной походкой между бакалейными лавками. Арбузы и лимоны громоздились высокими пирамидами. Где-то пронзительно кричала торговка холодной водой. Луи поморщился. Здесь, в верхней части Стамбула, не ощущалось и легкого дуновения ветерка. Рубашка француза промокла от пота. В затылке кололо, словно клопы кусали.
Он перепутал улицы, и пришлось возвращаться. Обычно домой его отвозил шофер. Луи с облегчением узнал ворота конака. Но здание с ажурными окнами вдруг показалось ему враждебным. Его охватило мимолетное впечатление, что стены сожмутся вокруг него и задушат. Глаза защемило от слез, и мужчина споткнулся на тропинке, ведущей в небольшой павильон. Луи знал, что никого там не найдет. Все женщины дома сбежали. Лейла-ханым вместе с детьми и свекровью проводила конец лета в йали. Роза и Мария гостили в курортном поселке на Принкипосе, входящем в группу Принцевых островов. Он снял им две комнаты на деревянной желтой вилле, в тени глициний и вьющихся роз. Мария с матерью прогуливалась вдоль утесов, вдыхая ароматы сосен и эвкалиптов, каждый день купались в Мраморном море, девочка училась играть в теннис со сверстниками. Он еще не навестил их, успокаивая себя тем, что жена и дочь легко без него обходятся.
Луи скинул пиджак. Расстегивая воротник, он оторвал пуговицу на рубашке. И наконец рухнул на подушки. Под закрытыми веками танцевали вспышки света. Сердце билось как сумасшедшее. Это наверняка был дурной знак. В голове мелькали страшные картинки: по горящему мосту бегут моряки, женские пальцы набивают ему трубку с опиумом… прозрачный взгляд Нины…
Он застонал, стал тереть лицо, словно желая сорвать кожу. Ему чертовски не хватало этой русской. Он сдержал данное себе обещание больше с ней не видеться, но каждый день о ней думал. Когда он посещал «Восточный клуб», то по дороге делал петлю, чтобы обойти улицу с рестораном Нины. Если бы ему еще хватило мудрости не курить больше! После выпитого вина он поддался соблазну. Он словно ребенок не смог остановиться. Мужчина достойный сумел бы ограничивать себя в количестве выкуренных трубок с опиумом. Самообладание… Его недостает. Но чувство блаженства, которое дарил опиум, чувство ухода от будней… Оно оказалось сильнее всего, и теперь ноги сами несли Луи на задний двор мечети Сулеймана.
Однако он впервые так плохо себя чувствовал после трубки. Француз не знал, сколько выкурил, сколько времени пробыл в маленькой комнатке с деревянным панелями на стенах. Язык увеличился в размере вдвое и еле помещался во рту. Жажда душила, сил подняться и что-нибудь выпить не было.
Придя в себя, Луи услышал шум листвы платанов. Наконец-то дуновение ветерка… Он отогнал жужжащую на ухом мушку. В висках пульсировала тупая боль. Уловив запах жареных фисташек, мужчина открыл глаза и сел.
Перед ним сидел Селим-бей в безупречном стамбулине, с бумажным пакетом в руках. Турок с интересом рассматривал Луи. Хозяин конака кивком указал на стоящий на медном подносе кувшин. Луи осушил сосуд с такой жадностью, что пролил воду на рубашку. Рукавом отер губы.
— Спасибо, друг мой, — сказал он хрипло.
Селим задумчиво кивнул.
— И давно это?
Луи посмотрел на него искоса. Он боялся момента, когда придется давать объяснения. К тому же француз знал, что не сможет долго лгать такому человеку, как Селим. Правда была проще, порядочнее.
— Привычка из Сайгона. Знаю, что у вас это не так распространено. Но я даже не сопротивлялся соблазну.
Капитан зажег сигарету, его руки дрожали.
— Не судите меня, — нервно пробормотал он.
Селим осторожно выплюнул скорлупку фисташки и протянул Луи пакет. Француз жестом отказался.
— Так приятно освободить разум, а о теле вообще забыть, — продолжил он, оправдываясь. — Но вы, Селим-бей, не сможете понять меня, вам не нужно ничего забывать.
Луи упрекнул себя за толику зависти, скользнувшую в словах. Француз, вообще, считал, что жаловаться на судьбу отвратительно, но после смерти лучшего друга ни разу не ощущал такого родства душ, как с Селимом.
— Я хотел бы быть хорошим мужем и отцом, но я на это не способен, — с горечью прошептал он. — Жена не выносит меня, и я не знаю, как общаться с дочерью. Нужно же где-то искать утешение, а?
Селим вскинул брови. Он знал кое-что о французском капитане, с которым провел немало приятных вечеров перед отъездом в Париж, но не ожидал таких откровений. Селим не был большим знатоком отрицательного воздействия опиума, но налицо были темные круги под глазами, болезненно-бледное лицо и пергаментная кожа. Возможно, повышенная эмоциональность — еще одно последствие курения? Француз был ему симпатичен, хотя и не набивался в друзья. Иногда бывает такое состояние — хочется найти благодарного слушателя, но и не обсуждать тему бесконечно. Хозяин канака снова начал грызть фисташки, любуясь красками заката на Босфоре. Но все же трудностей предостаточно. В последние дни политическая ситуация обострилась. Уже несколько дней систему лихорадило, а секретарь султана находился в самом центре бури.
— У каждого из нас есть слабости и тайны, — прошептал Селим. — Ничто и никогда не бывает таким простым, как кажется. И никогда не бывает просто ни с женщинами, ни с совестью. Только вы можете перестать судить себя, но не другие. Но вы должны избегать того места. Иначе оно вас погубит.
Луи чувствовал себя как-то странно. Он разоткровенничался, и стало легче. Такого с ним не было уже очень давно. В горле стоял ком. Он не смог ничего ответить, но был признателен Селиму за то, что тот выслушал его.
На следующий день у себя в кабинете в одном из корпусов дворца Йылдыз Селим почти пожалел о том, что не познал прелестей опиума. Перед ним лежала россыпь газет, как османских так и европейских. Все задавались одним вопросом — каково будущее Мустафы Кемаля, избранного в сентябре 1919 года Сивасским конгрессом главой Представительного комитета. Засевшая в Анатолии теневая власть, сделав в конце 1919 года своей резиденцией Анкару, стала фактически временным правительством Турции, располагая войсками, управляя телеграфной сетью, удерживая страну под административным контролем, заменив чиновников надежными людьми. И отныне во всеуслышание комитет требовал отставки великого визиря.
Один из советников падишаха заметил, что Дамат Ферид-паша сам навлек на себя неприятности, так как пытался противодействовать Представительному комитету. Провал был громким. Захваченные мятежником документы свидетельствовали о том, что османское правительство действовало в сговоре с британцами. Раскрыв предательство великого визиря, Мустафа Кемаль требовал его немедленного ухода.
