– Время позднее, никого мне сейчас не найти.
– Господа, господа, – выступил фендрик, голос его дрожал. – Может, не надо? Ведь с германцем война, а не между своими.
– Молчите, студент, – прикрикнул князь. – Не ваше дело.
Окрестностей Г. ни один из приезжих не знал, поэтому место дуэли определил я, единственно мне вспомнившееся, – по пути в Калёновку, где когда-то застрял мой автомобиль, и Принцесса правила, чтобы выехать из грязи. Там близ дороги, скрытый от нее кустарником, находился ровный луг, а чуть поодаль – лесная опушка. Место, как мне казалось, в самый раз для дуэли.
Я шел в сторону госпиталя по темной и пустой городской улице. В голове метались, плохо сцепляясь друг с другом, мысли о предстоящем поединке. Князь Кирилл в воздух стрелять не станет. Мне стало страшно. Подобный страх я испытал только однажды, в детстве, в возрасте лет тринадцати-четырнадцати. Мой дворовый приятель Сашка Пузырь позвал меня глядеть на голых женщин. Окно женской бани выходило на задний двор, прямо под окном была навалена куча угля. Мы взобрались на эту кучу и приникли к мутному стеклу, за которым шевелились розовые, гладкие, все составленные из округлостей тела. Зрелище было загадочным и волнующим. За спинами нашими что-то заскрипело и стукнуло. Наверное, открывалось какое-то окно, дверь или калитка, мог напасть на нас дворник-татарин, и мы на всякий случай попятились от окна. И вдруг перед нами что-то ухнуло сверху вниз. Кусок кровельного ржавого железа пролетел, воткнулся в уголь и дрожал, злобно и тихо звеня, именно там, где только что, мгновение назад, находился я. Привиделось, как эта железяка раскалывает мою голову, брызжет кровь, летят мозги, и мне стало очень страшно, и было страшно еще недели две, и каждую ночь я кричал во сне и просыпался в поту, а потом все забылось и всплыло только теперь. Но тогда страх пришел после испугавшего меня события. А сейчас, кажется, я впервые всем существом своим слышал приближение смерти предстоящей. Смерть других была обыденностью, каждый день случаясь возле меня, а о своей я с детства и до этой ночи не вспоминал. Вполне возможно, думал я, что никогда больше я не увижу мою Принцессу, потому что через несколько часов жизнь моя прервется. Ожидание этого события было томительным. Почему-то хотелось, чтобы поединок начался поскорее. Наверное, то же чувствует приговоренный к смертной казни, когда время ее уже назначено и ему объявлено.
Я бывал в нескольких рискованных переделках, вспоминая о которых понимал, что в них до гибели иногда оставалось четверть шага, но когда они свершались, я о ней не думал. Наверное потому, что нужно было действовать – отстреливаться, бежать, прятаться от аэроплана или обстрела. Однажды к расположению нашего полевого лазарета внезапно прорвались немцы, и мне пришлось выйти им навстречу, надеясь на переговоры. А ведь могли же они, не раздумывая, попросту пристрелить меня и потом расправиться с моими ранеными. Возможно, остановил их мой докторский халат, и еще я успел прокричать по-немецки, что среди раненых находятся пятеро их солдат. Через час немцев от нашего расположения отогнали…
Передвигаясь в темноте почти ощупью, я решил, что кто-то вроде секунданта все же мне необходим. У противника целая компания военных, а я буду в одиночестве. Им ничего не стоит просто меня прикончить, а потом выдумать всё, что угодно. Нет, рядом нужен свой человек, хотя бы как свидетель. Никто из докторов, по моему разумению, не годился, не докторское это дело – участвовать в сомнительных смертельных игрищах. Серафим Павлович также не подходил: мягок, трусоват и, наверное, способен донести полиции. И выбрал я своего шофера Ивана, уж не знаю почему, может быть, потому что он, умелый механик, мог проверить револьвер, в устройстве которого я разбирался плоховато. А, быть может, еще и потому, что явление простолюдина в роли секунданта должно было, как я предположил, унизить моего противника.
Я растолкал караульного солдата, дремавшего в сенях нашей казармы, и велел привести ко мне Ивана. Тот явился, зевая во всю глотку.
– Ваше высокоблагородие, унтер-офицер Михайлов прибыл по вашему приказанию, – отрапортовал он и подтянул подштанники.
Вышли во двор.
– Мотор в порядке? – спросил я тихо.
– Так точно.
– Готовь, через полчаса поедем. Оденься по форме. И вот держи – мой наган и патроны – проверь, смажь, заряди.
– Не успела кошка умыться, как гости понаехали, – сказал он растерянно, лица его в темноте я не видел. – Немец, что ль, с небес упал?
– Нету немца, не бойся. Стреляться буду.
– Такие чудеса, что дыбом волоса. Как это – стреляться?
– Кто кого подранит. Или убьет. Дуэль.
– С кем же стреляться выпало?
– Да ты его знаешь. Тот, кому ты чемоданы относил. Чернявый.
– Из-за нее?
Я промолчал.
– Лучше бы на кулачках померились, – сказал Иван.
Через полчаса мы двинулись. Небо уже начинало светлеть, но земля была еще погружена во тьму. Выехали за город, и в свете фонарей нашего авто вдруг перед нами стремглав помчался серый ушастый заяц и исчез, когда дорога свернула вправо. Иван правил молча, что-то обдумывая. А потом я услыхал нечто совершенно невозможное.
– Вы, уважаемый Антон Степанович, ввязались в не подходящую доктору и ученому авантюру, – глядя на дорогу, строго заговорил он, но как бы и не он, а иной кто-то, кто находился на его шоферском месте или вселился в его тело. – Дуэль – пережиток прогнившей дворянской культуры. Вам не к лицу участвовать в подобном фарсе. Стреляться вздумали! Не стыдно?
Я уставился на него и, наверное, долго моргал, не понимая, что происходит, и с кем, в конце-то концов, я имею дело.
– Вань… Ты… Иван, вы кто? – наконец вымолвил я.
– Я не Иван, – сказал он серьезно.
– Так кто же вы?
– Имени своего я вам не скажу, зовите меня Иваном, а то, не дай Бог, где-нибудь оговоритесь, назовете по-настоящему. А жандармское ухо тут как тут. К Ивану же я привык.
Вот оно что! Выходит, не зря я с первой встречи заподозрил в нем некое второе дно. Немецкий шпион? Но что шпиону вынюхивать в провинциальном Г., где весь гарнизон – двадцать солдат-инвалидов?
– Вы скрываетесь от полиции? – спросил я нерешительно.
– Вроде того. И не только, но об этом после.
– Ну-ну. Расскажете, если меня не убьют?
– А вы, человеколюбец, небось собрались в воздух палить?
Когда мы подъехали, противник уже был на месте. Иван отогнал авто в глубь леса, чтобы с дороги оно не было заметно. Неподалеку фендрик привязывал лошадь с пролеткой к дереву. Видно, его назначили возницей, чтоб избежать лишних глаз. Мы вышли на поляну. Седоусый капитан протаптывал прямую тропинку в мокрой от росы траве, втыкал ветку, обозначая барьер, отсчитывал от нее двадцать шагов и втыкал вторую ветку. Поодаль стоял, отвернувшись, сложив руки на груди, князь. Он глядел в небеса, то и дело нарушая наполеоновскую позу, чтобы оборониться от очередного комара.
