Он встал, взял с камина кожаный портфель, бросил туда деньги, посмотрел на часы… Пять. На обратном пути он заедет к Нафис. Салман к тому времени наверняка уедет в больницу. Нафис не останется ничего другого, как сесть в его машину и отправиться с ним в кафе.
Прекрасно, все идет прекрасно в божьем мире.
25
Часы давно пробили полночь. Больница спит. Во второй палате под тусклой лампочкой-ночником бодрствует с книгой дежурная сиделка. Иногда тишину прерывает чей-то легкий стон, кто-нибудь просит пить, скрипнет кровать под поворачивающейся на другой бок больной, прошуршит одеяло — и снова тишина.
Ярко светятся только окна операционной.
Санитар несет через двор кислородную подушку. И по тому, как он неторопливо движется, можно понять, что кислород больной больше не понадобится. Из палаты слева по коридору через небольшие промежутки времени доносятся крики.
Но во второй палате стоит тишина. И больная на койке номер три боится спугнуть ее. Женщина поворачивает голову и ищет глазами сиделку. Та спокойно читает в свете ночника. Больная приподнимается, опираясь о раму койки высохшими, скрюченными руками, и садится. Одеяло сползло, больная медленно спускает с кровати ноги, они раскачиваются в поисках опоры. Нащупав пол, больная замирает и какое-то время сидит не двигаясь.
Потом она оборачивается и смотрит в сторону сиделки. Та по-прежнему продолжает читать. Тогда она встает на ноги. Она дрожит, ноги подгибаются, но она успевает ухватиться за изголовье белой больничной койки и долго стоит так, с трудом переводя дыхание. Потом осторожными заплетающимися шагами бредет к двери, придерживаясь за спинки коек, часто останавливается, чтобы передохнуть. Самое трудное — оторвать руки от одной спинки и перехватиться за другую. Ей это дается с величайшим трудом, она чуть не падает.
Она уже хотела выйти в коридор, но у двери не смогла сохранить равновесие. Она оперлась на створку, та открылась наружу, и больная упала на пол вниз лицом.
Больная на галерее рывком приподнялась и, увидев в темноте призрак в белом, в ужасе закричала:
— Спасите, привидение!
— Не кричи, я не привидение, а такая же, как и ты… Я иду навестить свою дочь… Я не привидение.
К ней уже бежала сиделка, по пути зажигая верхний свет.
— Кто тут? Третий номер? Почему встала с койки? Что ты здесь делаешь? Куда ты? — Сиделка помогла ей подняться.
— Я иду навестить свою дочь, она в детском отделении, на койке номер одиннадцать… моя Мину, она не умерла. Она у нее… у той, что была в приюте. Как ее зовут? Забыла… Одиннадцатая койка, детское отделение…
Больные приподнимались на койках, тянулись рассмотреть, что происходит в коридоре. Женщины, родственницы больных, которые ночевали в палате, раскинув матрацы на полу, вскочили и подбежали помочь сиделке, подоспела сестра из соседней палаты, но больная отталкивала их, сопротивлялась и не хотела подчиниться.
— Пустите меня, пустите. Дайте взглянуть на дочь, на мою Мину. Я говорю вам правду… Я вернусь, только посмотрю на нее. Я помню, одиннадцатая койка, так сказала она, одиннадцатая койка.
— …И почему в общее отделение помещают сумасшедших? Начальство больницы творит что хочет… Задушит еще кого, вон у нее какая силища…
— Я не сумасшедшая, — прокричала женщина. — Разве это безумие, если я хочу посмотреть на свою дочь?
Потом высохшие, дрожащие руки поднялись к небу:
— Боже, о боже, позволь мне увидеть мою девочку! Больше мне теперь ничего не надо.
Ее с трудом уложили на койку. Она вырывалась. Но потом затихла и впала в забытье.
26
Салман нажал на стартер.
Обтянутая сеткой дверь гостиной резко распахнулась, по ступенькам, приглаживая на ходу волосы, сбежала Нафис, поправила приколотый к кофточке цветок жасмина, подбежала к машине и остановилась, чтобы застегнуть пряжку на туфле.
— Ты так торопишь, даже одеться не дашь как следует.
— Садись, садись. Я тебя просил быть готовой к четырем. А сейчас? Взгляни на часы.
— Корзинки поставил?
— Нет. Ведь, кроме нас, о них некому подумать. У кого хватит ума позаботиться об этом?
Было уже около шести, когда они подъехали к больнице. По ветровому стеклу застучали капли дождя. Далеко на горизонте сверкнула молния, и чуть погодя гулко пророкотал гром. Салман высунул голову из машины.
— О боже милосердный! Наконец-то! И я был бы тебе еще больше благодарен, если б сегодня ты вместо капель дождя низверг на землю бумажки хотя бы по одной рупии… просто для разнообразия… Это здорово помогло бы таким беднягам, как я…
И вдруг он прикусил язык. Обогнав их, в ворота больницы почти влетела голубая машина с красными колесами. Салман покосился на Нафис. Нет, Нафис ничего не разглядела сквозь залитое дождем стекло.
Салман въехал следом.
— Не здесь, — сказала Нафис. — Поезжай вон к той веранде. Ведь койка Нилам стоит на галерее. Что ты делаешь? Говорю тебе, не здесь. Зачем ты остановился?
— А если не я ею командую, а она мной?
— Что-нибудь испортилось? Смотри, как дождь поливает! Как мы будем забирать Нилам? Как мы теперь домой доберемся? Ну и положение…
Когда дверца открылась и человек с портфелем в руке, перепрыгивая через лужи, побежал к веранде, Салман включил скорость, проехал через двор и остановился рядом, почти впритирку к голубой машине.
— Ну, вот и приехали, — сказал он.
Нафис вбежала на крыльцо и оглянулась, поджидая Салмана.
— Салман, смотри, это машина Джавида! — крикнула она и изумленно подняла брови.
— Тебе везде только и видится машина Джавида, — бросил Салман. — Беги, не мокни под дождем. А то снова начнешь чихать и тетушка опять примется ругать меня. Иди, иди, я закрою машину и тоже приду.
Увидев ее, Нилам приподнялась на койке и широко раскинула руки. Нафис обняла ее. Нилам зарыдала.
— Что ж ты плачешь? Успокойся. Ведь мы приехали за тобой. Вот, бери свою одежду… Как голова?
— Утром сняли швы, но еще побаливает. А вы… не одна приехала?
— С Салманом. Он сейчас придет. Это наша скатерть? — Нафис сняла со стола клетчатую скатерть, расстелила ее на одном конце койки и стала складывать вещи Нилам: мыло, гребенку, масло для волос.
— Вот еще лекарство. Докторша сказала, чтобы я еще с недельку принимала его, — сказала Нилам, протягивая пузырек. И вот этот термометр тоже наш, а все остальное больничное. Я припадаю к вашим ногам за то, что вам приходится ухаживать за мною. Простите меня, умоляю вас. Лучше б бог послал мне смерть.
— Перестань болтать чепуху. А это твое полотенце? И пожалуйста…
