Он всерьез ожидал, что я позвоню ему насчет «койки», чтобы таким образом рассчитаться за жилье. Но я скорее соглашусь жить на улице.
Ну почему жизнь иногда бывает такой трудной? Все было замечательно, и вдруг такое! И это означает, что я могу лишиться жилья. А хозяин хочет, чтобы я… Фу!
Ну ладно, я постараюсь сохранять спокойствие и оптимизм. Я уверена, что если каждый день буду рыскать по городу в поисках работы, то обязательно ее найду. Я ни одной секунды не желаю находиться в ситуации, в которой его предложение станет актуальным.
Но я не могу не думать о том, сколько других девушек, снимавших у него квартиру, ухватились за эту ниточку. Фу! Мне противно вспоминать, какой у него трясущийся толстый живот, и представлять его жирные ручки на своем теле… Я занималась этим только с Питером и лишь потому, что я его любила.
Я не могу представить себе, что существуют люди, которые не только делают это с теми, кого не любят, но даже делают это, чтобы подзаработать или оплатить жилье. Это так странно и грустно. Я никогда на это не пойду.
Надо позвонить Дон. Может, в ее клубе требуется уборщица?
Ева
P. S. Со всей этой суетой я напрочь забыла, что у меня сегодня день рождения. Мать, похоже, тоже об этом забыла. Казалось бы, если кто и должен помнить об этом событии, так это она. Поздравляю себя с днем рождения.
Либби
Бутч, который терпеливо сидит рядом со мной на полу подвала, внезапно наклоняет голову набок и вскакивает, как он делает каждый вечер, когда Джек возвращается домой.
«Неужели уже действительно так поздно?» — думаю я, пока Бутч карабкается вверх по лестнице, спеша к входной двери, в которую вот-вот войдет Джек. У меня не остается времени на то, чтобы перевязать дневники ленточкой. Я едва успеваю завернуть их в бархат, сунуть в пакет и вернуть в тайник в камине. Мне приходится действовать очень осторожно. Если я не положу их на выступ, они могут упасть, и тогда, чтобы снова их извлечь, придется разворотить весь камин.
Сверху до меня уже доносится счастливый лай Бутча. Я поспешно закрываю заслонку. Мне приходится соображать очень быстро. Схватив бутылку вина, я начинаю преодолевать ступени.
Джек уже ждет меня наверху, а Бутч радостно вьется вокруг его ног.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
— Да, а почему ты спрашиваешь? — отвечаю я, избегая встречаться с ним взглядом и спеша отойти от двери подвала.
— Обычно ты спускаешься в подвал только в случае крайней необходимости, — продолжая недоумевать, поясняет он.
Я показываю ему бутылку красного вина, горлышко которой судорожно стискивают мои пальцы.
— Я подумала, что неплохо бы за ужином выпить вина.
— А тебе можно пить? — спрашивает он. — Ты принимаешь столько лекарств!
— Скорее всего нельзя, — вздыхаю я. — Но никто не может запретить мне наблюдать за тем, как это делаешь ты.
Джек пристально смотрит на меня, и я спокойно встречаю его взгляд. Сердце бешено колотится у меня в груди. Я никогда и ничего от него не скрывала, я всегда была с ним честной и открытой, и мне все это не нравится. Но у меня нет выхода, потому что Джек не хочет рассказывать мне о Еве. Каждую ночь я просыпаюсь и вижу, как он мечется на кровати и зовет ее. И я все больше убеждаюсь в том, что он скрывает от меня что-то, произошедшее во время или непосредственно после аварии. Более того, в глубине души я знаю, что кошмары ему снятся не из-за душевной травмы. Ему не дает покоя чувство вины.
Мы продолжаем смотреть друг другу в глаза. Нам обоим ясно, что каждому из нас есть что скрывать.
Глава 11
Либби
Я просыпаюсь на своей кровати на втором этаже и понимаю, что впервые за многие месяцы у меня ничего не болит. Мне совершенно не больно переворачиваться. Я поднимаю и вытягиваю руку и ощущаю только естественное сопротивление мышц, приходящих в тонус после ночного отдыха.
Я откидываю одеяло и улыбаюсь непривычному отсутствию боли. Время пролетело быстро, мой организм наконец начал восстанавливаться. Забавное щекотание на лбу напоминает мне о том, что даже мои волосы отросли. Вчера Энджела их выпрямила, и теперь они уже достают до ушей и прикрывают шрам. Мне незачем смотреть в зеркало, чтобы узнать, что шрам на щеке похож на тонкую, едва заметную ниточку вены и его трудно различить тем, кому не известно о его существовании.
Снизу доносятся звуки радио или телевизионной передачи и пьяняще аппетитный аромат поджаренного бекона с яичницей. Я вспоминаю, что у нас гостят Бенджи и Бутч. Запахи и голоса манят меня в кухню.
У огромной старинной плиты стоит какая-то женщина. Она варит мою овсянку с ягодами и кусочками яблок. На деревянном столе возле плиты стоит пустая коробка из-под хлопьев и лежит смятая полиэтиленовая упаковка. Для меня ничего не осталось. Джек и Бенджи склонились над развернутой газетой. Они смотрят результаты футбольных матчей.
Я подхожу к женщине у плиты.
— Это моя овсянка, — говорю я ей. — А ты ее всю использовала.
Она оборачивается ко мне, и темные волны волос скользят по ее плечам. Она улыбается мне своим идеальной формы ртом и необычного оттенка синими глазами. На ней моя черная пижама с ярко-розовой отделкой и надписью «Я БОГИНЯ» на груди. Джек подарил мне эту пижаму на наше первое совместное Рождество.
— Прости, Либерти, — извиняющимся тоном произносит женщина, — но это моя овсянка.
— Нет, не твоя. Она моя. Ее не ест никто, кроме меня.
— Хватит спорить, Либерти, — говорит мне Ева. — Это моя овсянка, точно так же, как это мой дом, а это мой муж и мой племянник. Ты что, забыла, что у тебя больше ничего нет, потому что ты умерла? Ты должна с этим смириться. В потустороннем мире ты будешь гораздо счастливее.
Я оборачиваюсь к столу, из-за которого мне кивают Джек и Бенджи. Только это уже не Бенджи, а другой мальчик. Он, наверное, ровесник Бенджи, у него белая кожа и темные, как у Евы, волосы. Я перевожу взгляд на корзинку у двери и вижу, что вместо Бутча в ней сидит котенок.
— Я умерла? — спрашиваю я у Евы.
— Да, — мягко отвечает она. — Ты та женщина, которая была с ним до меня. Теперь он любит меня.
— Но ты умерла, — возражаю я.
— Нет, это ты умерла. Ты попала в эту жуткую катастрофу. Ты что, забыла? Какое-то время ты лежала в коме, а потом умерла, не приходя в сознание. Через несколько лет Джек повстречал меня.
— Ладно, — соглашаюсь я, потому что все это звучит очень убедительно. А поскольку эти двое за столом тоже продолжают кивать, да и кошка не сводит с меня удивленного взгляда, то, видимо, я действительно ошибаюсь и все было так, как она говорит. Не могут же они все ошибаться… Или могут? — Если ты уверена…
