– Я ведь понимала: возможно, вы попытаетесь со мной связаться. Поэтому и подготовила аппаратуру для записи.
На бледном лице женщины мелькнуло недоверие. С сотовым телефоном и диктофоном в руках она переговаривается с Вахидом по-чеченски. Тот забирает Ликины вещи и, размахнувшись, бросает их в кусты.
Машина несется вперед.
Как унизительно… Особенно жаль верного диктофона. Пашин подарок. Очень высокое качество записи. Было.
Асланбек пялится в зеркало заднего вида. Сверкают карие глаза, губы растягиваются в улыбке, обнажая золотые коронки, соседствующие с белоснежными зубами.
Он неуверенно пытается завязать беседу:
– Очень хорошо, что вы к нам едете.
Лика удивленно вскинула брови.
Асланбек продолжает:
– Командир вам про больницу расскажет. Мы ведь не убивали заложников. Это все русские! Мы просто хотели переговоров, хотели добиться свободы. Независимости для страны.
– Да-да, понимаю.
– А еще мы готовили налет на базу СОБРа. Он в Грозном, в детском садике расположился. Но командир решил перенести операцию, чтобы пообщаться…
Мысль остается незаконченной. Айза и Вахид возмущенно трещат по-чеченски, хорохорившийся Асланбек вмиг теряет разговорчивость.
Вернуться. Обязательно вернуться, чтобы предупредить ребят. Дрон, Лопата, Док, Павлов, Филя, Ленка – их лица, кадр за кадром, появляются в памяти, принося с собой уверенность. Лике уже не одиноко в несущейся в неизвестность «девятке». Рядом с ней друзья, они в опасности. И это тот самый случай, когда нет худа без добра, непроизвольно получилось отсрочить нависшую над ними угрозу. Она непременно сможет оградить их жизни от несущегося из ночи шального свинца. Должна, обязана!
– Кстати, – опять голос Лики – фальшиво-уверенный, – я в восхищении от вашей дерзкой тактики! Неужели вы совсем ничего не боитесь? Это же надо было устроить федералам такое – выкосить недавно двоих генералов, когда вокруг полно охраны, милиции, сотрудников спецподразделений…
Вахид довольно улыбнулся:
– Аллах нам помогает, девочка. Такова была его воля – чтобы командиры собак поймали пулю. Мы здесь совершенно ни при чем.
– То есть?
– Мы очень хотим, чтобы те русские, которые приходят на нашу землю с войной, подохли все до единого. Но в генералов мы не стреляли. Наш командир сказал: «Мир не без добрых людей».
– Я думаю, – врать так врать, на полную катушку, оправдывается перед собой Лика, – ваш командир – человек мудрый и мужественный.
– Ему пришлось таким стать, – присоединяется к разговору Айза. – Салман – бывший учитель. Он нам рассказывал: до последнего не брал в руки оружие. Русских жалел, когда их начали выживать из Чечни. Но твои соотечественники здесь хорошо порезвились. У нас не осталось учителей и врачей, женщин и детей. Все стали воинами.
* * *
Едкий дым, выползающий из блиндажа, где оборудован закрытый костер, жжет глаза. Опустившаяся на горы ночь холодит израненное тело, и даже затянувшиеся раны отзываются ноющей тягучей болью. Погреться бы у настоящего огня, в котором потрескивают дышащие жаром угольки. Нельзя… Днем над территорией лагеря трещали «вертушки», нет никаких гарантий, что это последний полет, поэтому разводить открытый костер – опасно, он может быть замечен даже сквозь плотные заросли спасительной «зеленки».
Салман Ильясов помассировал локоть, и хватка боли, вцепившейся в старую рану, чуть ослабла.
Он бросил взгляд на часы. С минуты на минуту к базе должна подъехать журналистка. Может быть, Вахид и Асланбек, набросив на автомобиль маскировочную сетку, уже ведут гостью в лагерь, обходят заминированные участки дороги. И моджахеды, стоящие в «секрете», облегченно отрываются от пулеметных прицелов: свои, не шурави.
Мысли сидящего рядом Ибрагима, промывающего загноившееся колено, тоже вертятся вокруг предстоящего интервью. Салман понимает это по напряженной складке между широкими бровями, она появилась в тот момент, когда Ибрагим начал возражать против встречи, замечая: это может быть провокация федералов.
– Успокойся, – уверенно сказал Салман. Ибрагим поднял от обрабатываемого колена лицо – складка на нем обозначилась еще резче. – Это не подстава. Федералы слишком тупы для такой комбинации. И потом, мы бы знали о провокации, наши люди бы все донесли.
– Салман, неспокойно мне.
Командир замер, пытаясь понять, что же говорит его интуиция. Колыхнулась волна раздражения: ради интервью пришлось отложить запланированное возмездие, налет на базу СОБРа. А в остальном – да нет, больше, пожалуй, ничего не беспокоит. Ну не могли федералы прислать женщину. Готовилась бы провокация – под видом журналиста приехал боец спецназа ГРУ или другого спецподразделения. А тут установленное за автором сочувствующей статьи наблюдение показало: девушка действительно журналистка, собирает информацию, пишет объективно, и вот-вот ее лишат аккредитации и отправят в Москву, потому как не нужна федералам правда об этой войне.
– Если мы посылаем наших женщин убивать шурави – почему ты думаешь, что они не смогут сделать то же самое? – запальчиво возразил Ибрагим.
Салман улыбнулся:
– Потому что у них кишка тонка!
– Ладно, – в голосе Ибрагима зазвучали примирительные нотки. – Уж не знаю, насколько удачна твоя идея с интервью. Но мутаа* в отряде без внимания не останется.
– Даже не думай! – прикрикнул на бойца Салман. – Девчонка может нам еще пригодиться. А оттрахать русскую суку всегда успеем.
Они с любопытством уставились на приближающегося часового. Любопытство сменилось настороженностью: за Ахметом едва поспевает незнакомый мужчина с пакетом в руках. Его глаза завязаны, хотя смысла в повязке особого нет. Если мужчина сам дошел до первого поста охраны – от него да лагеря всего 200 метров…
Салман потянулся за модернизированным пистолетом Макарова, Ибрагим придвинул поближе свой АКМС.
Ахмет поспешил их успокоить:
– Он без оружия, проверяли. Говорит, что хочет что-то рассказать командиру.
Салман прицелился в снимающего повязку незнакомца.
– Откуда узнал про лагерь? Кто такой? Что надо?
– Сам узнал. Султан Мульзараев. Пришел вот зачем…
Он извлек из пакета диктофон и нажал на кнопку.
«Проверял ли Ахмет эту штуковину?» – с тревогой подумал Салман.
Вокруг него сразу же зашумел водопад опасливых предположений. Неужели сейчас раздастся оглушительный грохот, выпускающий в ночь ослепительное пламя?
Зазвучал голос, знакомый и незнакомый одновременно.
– Я боюсь, милый. Салман что-то подозревает. Погиб ни в чем не виновный моджахед. Я даже бежать хотела, но лагерь в плотном кольце охраны.
