— А теперь я могу ждать, когда ко мне посватается ученик моего отца! Он давно любит меня… Это мужчина достойный, отец его уважает. Он уже не раз говорил, что если бы не мое глупое замужество, то он бы спокойно поженил нас, а потом бы передал моему мужу свою мастерскую…
— Знаешь, сестричка, наверное, я его еще не люблю… Но он хорош, умен… Он нравится мне…
— Я желаю тебе счастья, Асия… Должно быть, скоро наступит день, когда мы повеселимся на твоей свадьбе.
— Должно быть, да, моя добрая подружка… Но раньше, я готова спорить на сотню локтей драгоценного шелка, мы погуляем на твоей свадьбе!
— О Суфия… Значит, ты и сама еще не знаешь, что Али-Баба безумно любит тебя… думаю, он готов назвать тебя своей уже сейчас…
— Ну что ты говоришь, Асия?! — проговорила Суфия.
— Это не я говорю, сестричка! Это говорят его глаза. Он обожает тебя, он готов ради тебя свернуть горы… Не отвергай юношу, добрая моя сестра!
Суфия рассмеялась. И этот смех яснее всяких слов подсказал Асие, что ее сестра ни в коем случае не отвергнет влюбленного юношу.
Макама двадцать шестая
Медленно приходил в себя Али-Баба. Рядом в сладкой неге раскинулась Лайла.
«О Аллах, какое счастье, что матушка так и не успела спуститься! Она была бы просто изумлена… И чего доброго, заставила бы жениться на этой… этом…»
И осознание того, что он только что вновь поддался низменному зову этого прекрасного тела, что он изменил той, которую уже желал назвать своей женой, повергло его в пучину отчаяния.
О, как же различались эти две женщины, как были не похожи друг на друга. Страсть к Суфие окрылила Али-Бабу, подарила ему новые силы, возвысило над всеми. Страсть к Лайле унизила, сравняла с низменнейшими из червей.
Ласки Суфии возвышали, превращая мужчину в гиганта. Али-Баба знал, что он готов для этой невысокой стройной красавицы достать звезду с неба, даже если на дворе будет стоять жаркий летний день. Ласки же Лайлы отнимали все силы. Ради нее Али-Баба не хотел сейчас пошевелить и пальцем.
«О Аллах, как я мог думать, что вот это и есть любовь?! Как я мог называть эту женщину прекраснейшей? Она коварна, как зыбучие пески пустыни… Она отнимает все силы, она убивает даже саму радость жизни!..»
О, теперь Али-Баба понимал, чувствовал, что значили простые слова о том, что дьяволица Умм-аль-Лэйл поглощает жизненные силы людей! Вновь и вновь мысленно сравнивая двух таких похожих внешне и таких непохожих душевно женщин, Али-Баба корил себя за то, что поддался чарам Лайлы. Поддался сейчас, когда уже знал, что за чудовище прячет столь привлекательное и желанное тело.
«О стыд мне… Глупый мальчишка, ты вновь прельстился этим телом, забыв, сколь черна душа, что прячется в нем… Забыв, что там вовсе может не быть души… Раньше ты готов был отдать этой ничтожной свою жизнь! Ты познал радость истинной страсти… Зачем же, безумец, ты вновь вошел в объятия, которые лишь убивают?..»
— О чем ты думаешь, добрый Али-Баба?
— Я думаю о своих силах, — ответил юноша, решив, что часть правды куда лучше, чем ее отсутствие.
Лайла же поняла слова Али так, как поняла бы всякая недалекая женщина. Она покраснела и прошептала:
— Ты и меня лишил почти всех сил, о мой герой!..
О, как хотелось сейчас Али-Бабе выкрикнуть ей в лицо, что его силы дали ей новую жизнь! Но, подумав еще миг, юноша просто улыбнулся и встал с кушетки. Его минута еще придет… Надо лишь заставить уснуть ее чувство опасности… И тогда, быть может, он придумает, как навсегда избавить мир от чудовища по имени Умм-аль-Лэйл.
Девушка повернулась так, чтобы видеть Али-Бабу.
— Ты уходишь, мой Али? Неужели я выгнала тебя из твоего собственного дома?
— О нет, удивительнейшая, всего лишь согнала с ложа… И теперь мне придется долгими вечерами копить силы для того, чтобы вновь предстать героем в глазах той, что желает меня…
И тут вдруг Али-Баба с удивлением понял, что сказал чистую правду! Он действительно мечтал лишь о миге соединения… но соединения с совсем другой женщиной — отчаянной и сильной, красивой и понимающей… Но надменная и самолюбивая Лайла все приняла на свой счет. Она покраснела от удовольствия, услышав это, и потянулась как кошка.
— О, мой Али… Мой герой… Принеси мне сладких фиников… И шербета… Или нет, лучше персиков… И приходи скорей к своей малышке Лайле. Ты ведь недолго будешь ходить по лавкам? Я не успею соскучиться?..
Али-Баба, который совсем не собирался сейчас выходить из дому, бросил на девушку долгий и удивленный взгляд.
«О чем это она? По каким лавкам я не должен долго ходить?» И тут озарение посетило Али-Бабу.
«Да эта презренная подумала, что я сейчас брошусь выполнять ее просьбы. Что я встал лишь для того, чтобы выбрать ей новые дорогие подарки… Глупая джинния… Ты ведешь себя подобно последней девке из веселого квартала. Раньше ты была умнее и дарила свои ласки только после того, как видела свое новое украшение… Хотя… О Аллах милосердный. Кто бы ни была она, Лайла, но это я был последним дураком! Я просто покупал роскошное тело и умелые ласки. Но имел неосторожность принять это за любовь. О я несчастный! Как же я мог сейчастак опростоволоситься, поддаться на чары этой коварной…»
Еще и еще раз Али-Баба укорял себя, вновь называя словами, которыми не следует пользоваться мужчине, если он уважает себя. Но, увы, сделанного не воротишь. И часть жизненной силы была отдана этому чудовищу, порождению злых и черных сил.
«Но как же мне избавиться от тебя, навязчивый кошмар? Как навсегда забыть имя твое, о порождение порока?»
— Но почему ты до сих пор не ушел, глупенький? — капризно спросила Лайла. — Я жду фиников. Неужели ты заставишь меня ждать слишком долго? Ведь я же смогу тогда рассердиться всерьез. И более не прийти к тебе.
Не следовала Лайле говорить этого, о, не следовало. Но она была столь неумна или, быть может, столь самонадеянна, что по-прежнему рассчитывала на свои магические силы.
— Ну что ж, Лайла, сердись на меня… Ибо я не собираюсь никуда выходить сейчас. Ни в лавку за сластями, ни, тем более, в ряды мастеров золотых дел. Более того, я прошу тебя немедленно покинуть мой дом. И никогда впредь не переступать его порога…
— Что? — Чудовищу все еще удавалось сохранить нежный мелодичный голосок. Даже более того, она смогла вложить туда изрядную долю детской обиды. — Что ты сказал, о мой Али?
Но Али-Баба больше не смотрел в ее сторону. Он отвернулся и принялся считать листья на ветках высокого тополя, что трепетали в чуть заметном ветерке. Юноша понимал, что ни в коем случае нельзя повторить еще раз ту же ошибку, что сделал он час назад — нельзя видеть в этой дьяволице женщину, нельзя поддаваться ее чарам. Но как же сопротивляться им?
