Хлестнув коней, пятеро разбойников во весь опор помчались обратно в рощу и быстро растаяли в вечерней дымке. Яньлан долгое время лежал ничком у канавы без движения, потом его тело стало конвульсивно подергиваться. Он плакал. Жалобно закричал и осел. С перепугу он убежал в сторону и напустил целую кучу навоза. Подойдя к Яньлану, я поднял его с земли: все лицо его было в грязи и слезах. Я видел, что он безмерно несчастен.
— Как я теперь, без гроша за душой, явлюсь домой? — Он вдруг стал хлестать себя по щекам, приговаривая: — Болван я несчастный, мне все кажется, что вы, ваше величество, по-прежнему государь, а я все так же главный управляющий и верховный евнух. Ну, зачем нужно было носить деньги на себе! А как же иначе, если не на себе? Ведь осел у нас один и переметная сума одна, и из одежды лишь то, что на нас. — Отвернувшись, я обвел взглядом раскинувшуюся вокруг равнину. Что разбойников немало в горах и на море, я знал. Но что на равнине, да еще на казенном тракте тоже есть кровожадные и охочие до чужого добра бандиты, не слыхал.
— Я знал, что народ Се бедствует, часто голодает, и бывает, что доведенные до отчаяния люди становятся убийцами и грабителями. Почему я не принял мер предосторожности, почему допустил, чтобы на моих глазах накопленное за всю жизнь перешло в руки бандитов? — Закрыв лицо руками, Яньлан зарыдал. Пошатываясь, он устремился к тому месту, где стоял осел, и стал обеими руками гладить спину животного, на которой уже ничего не было. — Ничего не осталось, — пробормотал он. — Что, спрашивается, я поднесу родителям в знак сыновнего почтения? На что куплю дом и землю? На что буду заботиться о вас, государь?
Для меня эта напасть с ограблением стала лишь еще одним несчастьем, тем, что называется, «снегу намело, а тут еще и иней». А вот для Яньлана это был смертельный удар. Размышляя, как его утешить, я заметил под копытами осла что-то вроде книжного свитка. Страницы разлетелись и кое-где были замараны темной зеленью ослиного навоза. Оказалось, это «Луньюй», который я впопыхах засунул в переметную суму перед тем, как покинуть дворец Се. Очевидно, бандиты обнаружили его среди золота, серебра и драгоценностей и выбросили. Теперь, после всех передряг, он стал единственным, что у меня осталось. Я неторопливо подобрал страницы книги, зная, что в жизни простолюдином она мне практически никак не пригодится. Но я понял, что это еще один знак того, что «Луньюй» должен всегда оставаться со мной, куда бы в моих скитаниях меня ни забросила судьба.
К вечеру небо помрачнело, темные тучи низко нависли над крышами приземистых прижавшихся друг к другу домишек уездного города Цайши, и казалось, в любую минуту может хлынуть ливень. По улицам сновали лишь редкие продавцы фруктов и овощей с висящими на шестах корзинами. Покрытые с ног до головы дорожной пылью и без гроша за душой мы вернулись в родные места Яньлана. По мере того, как мы приближались к Байтеши — Жестяному Рынку, его стали узнавать. Сидевшие на пороге дома с чашками в руках женщины уставились на осла и, тыкая в Яньлана палочками для еды, стали о чем-то негромко судачить.
— Это они про тебя? — спросил я у быстро шагающего с ослом в поводу Яньлана.
— Да дивятся, что на осле нет поклажи и что я возвращаюсь домой с каким-то белолицым барчуком, — проговорил он, пытаясь скрыть смущение. — Похоже, они не знают о событиях в столице.
Родной дом Яньлана оказался тесной кузнечной мастерской. Там стояли шум и гам, несколько голых по пояс кузнецов суетились у горна, и пот лил с них градом. От волны вырвавшегося оттуда горячего воздуха я даже отшатнулся. Яньлан направился прямо к сгорбленному кузнецу постарше, который в это время обрабатывал кусок раскаленного металла, согнулся в поклоне и опустился перед ним на колени.
Старик застыл в полном недоумении. Было ясно, что он не узнал сына, который так долго жил вдали от дома.
— К вашим услугам, уважаемый, что вам угодно? — Отставив клещи, старик-кузнец попытался поднять Яньлана. — Может, острый кинжал или быстрый меч?
— Отец, это я, Яньлан. — Я услышал, как он всхлипнул. — Ваш Яньлан пришел домой. — Оставив свои дела, Яньлана окружили другие кузнецы. В это время распахнулась занавеска, закрывавшая вход в жилое помещение, и оттуда выскочила женщина в полурасстегнутой блузке с младенцем на руках.
— Яньлан вернулся? — обрадовано воскликнула она. — Мой сынок Яньлан вернулся?
— Ты не Яньлан. Мой сын служит государю в великом дворце Се. Он теперь вознесся высоко, как метеор, вкусно ест и одевается в шелка и бархат. — Кузнец с презрительной усмешкой оглядел стоявшего у его ног на коленях Яньлана. — Не надо дурачить меня, почтенный покупатель. Как может человек, одетый в лохмотья и покрытый грязью, быть моим сыном Яньланом?
— Отец, я, правда, Яньлан. Взгляните на красную родинку у меня на животе, если не верите. — Задрав халат, Яньлан повернулся к матери и отвесил ей земной поклон. — Матушка, — обратился он к ней, — вы-то должны узнать эту родинку. Я правда ваш сын, Яньлан.
— Э, нет, мало ли у кого родинки на животе, — упрямо качал головой старый кузнец. — Я не верю, что ты — Яньлан. Если тебе нужно оружие, чтобы кого-то убить, могу помочь. Но я никому не позволю выдавать себя за моего сына, так что лучше убирайся-ка отсюда, и сейчас же. — С этими словами старый кузнец схватил колун, пнул Яньлана и загремел: — Убирайся, не то кончишь свою собачью жизнь под этим топором.
Стоя в дверях какой-то лавки, я наблюдал, как в кузнице через дорогу разворачивается эта неожиданная драма. Из-за душивших его слез по-прежнему стоявший на коленях Яньлан вдруг резко вскочил и, спустив штаны, лихорадочно выкрикнул:
— Тогда посмотри на это, отец, это ты своей рукой кастрировал меня раскаленным ножом. Теперь уж ты точно признаешь меня!
Затем последовало полное слез воссоединение, и кузнец с женой обняли своего сына. Стук молотков и лязг металла в мастерской Байтеши вдруг стихли, и работники кузницы, кто голый по пояс, кто в рабочем фартуке, столпились у входа в дом семьи Яньлана и восторженно следили за всеми подробностями встречи отца и сына. Не скрывая слез, отец-кузнец со вздохом обратил взор к небу:
— Все говорили, что ты вернешься домой нарядный, купишь земли и построишь дом, обустроишь могилы семьи и воздвигнешь храм. Кто мог подумать, что ты придешь с пустыми руками. — Вытерев покрасневшие от слез затуманившиеся глаза, старик-кузнец вернулся к наковальне и снова стал обрабатывать брошенный на полдороге кусок металла. — И что теперь? Ты же ни на что не годишься — ни ношу на плечах носить, ни руками работать. Только на шее отца и будешь сидеть.
Моего присутствия никто и не заметил. Я стоял возле лавки, ожидая, когда Яньлан позовет меня. В это время небеса, наконец, разверзлись, дождь полил как из ведра, и над грязной улочкой у мастерской Байтеши поднялось вонючее облако взбитой дождем пыли. Капли дождя звонко забарабанили по сложенному под открытым небом крестьянскому инвентарю, они падали мне на лицо и на халат, заставляя перебегать от одного навеса к другому.
— Принесите зонтик! — крикнул я по привычке окружающим. — Быстро, зонтик несите! — Народ оборачивался на меня с изумлением и любопытством, вероятно, решив, что я сумасшедший. В конце концов, как всегда, именно Яньлан помог мне перейти под дождем дорогу. В его доме зонтика не было, поэтому он в суматохе прибежал с большущей закопченой крышкой от котла, под которой я, как под шляпой, и вошел в кузнечную мастерскую.
