В те дни она впервые начала жить в долг. Пошла полоса откровенных неудач, к бабушке возвращаться не хотелось, к матери в Киев – тем более. Случайные знакомства опротивели, ночевки у случайных людей – тоже. Олесе нужны были деньги, чтобы снять квартиру хотя бы на несколько суток и просто отдохнуть, ни о чем большем не мечтая. Но возвращать долги было нечем. Однажды, сжав зубы и переступив через принципы, Олеся согласилась на предложение Сашки Ермоленко взять деньги за секс – подружка практиковала это «под настроение», тоже не будучи такой уж махровой профессионалкой. Однако, заработав необходимое, больше к такому способу Олеся решила не прибегать. Долго помнила, как отмывалась под душем и глотала снотворное, чтобы спокойно, без мук совести, уснуть…
Потому, выйдя утром из отделения и полной грудью вдохнув августовский воздух, Олеся мысленно сказала себе: хватит, доигралась и наигралась. Больше она в милицию не попадет. У нее есть гордость, честь, достоинство, наконец! Она обязательно проживет следующий год, ей уже будет восемнадцать, она как следует подготовится и куда-нибудь поступит учиться. Она же, в конце-то концов, не дура непроходимая! Она человек и заслуживает лучшей жизни.
То, что она уже попробовала, Олесе перестало нравиться. Ей хотелось чего-то другого. Девушка собралась расти над собой, идти в гору. У нее снова появились мечты. Захотелось отдохнуть, собраться с мыслями, успокоиться и составить хоть что-то похожее на жизненный план.
И вернулась к бабушке.
Снова потянулись недели в Казарне. Общение, и прежде небогатое, свелось к минимуму.
У Люды вдруг заболели дети, оба сразу, хвори затянулись, ей приходилось мотаться с ребятами в Знаменку и обратно, на сельскую поликлинику надежд никаких не было. Когда бывала на работе, говорила в основном о болезнях, жалуясь на медицину да проклиная заодно власть. Но дома все-таки теперь оставалась чаще, ее подменяла сменщица, толстая неразговорчивая тетя Дуня, работавшая еще в советской торговле. С ней поговорить вообще было не о чем, а домой к Люде идти не хотелось – там разговоры о болезнях велись под сопровождение детского нытья и капризов.
Катя неожиданно даже для самой себя познакомилась с неким молодым человеком. И Олеся, получившая к тому времени огромный для своего возраста опыт общения с разными мужчинами, на глазок определила: не бандит, но около того, очень близко. Имеющие к бандитам прямое отношение так себя не ведут. Но в то же время те, кто без опаски ведет себя так вызывающе, в большинстве случаев имеют соответствующих знакомых. Так или иначе, молодому человеку удалось взять Катерину на абордаж, посеять некие надежды, и она укатила с новым кавалером в Крым, на обещанный «бархатный сезон». Олеся звонила ей несколько раз, но та постоянно была вне зоны доступа. Через неделю, правда, Катя сама отзвонилась, коротко прокричала: «Все классно!», после чего телефон замолк, казалось, навсегда.
Тем не менее Олеся Воловик упорно старалась не предаваться унынию. Девушка всеми силами боролась с тисками депрессии, сжимавшими ее в селе. Попробовала читать, но у бабушки оказалась небогатая библиотека, наполовину состоявшая из книг на украинском языке: им Олеся владела не в такой степени, чтобы легко воспринимать тексты. То, что было доступным, оказалось русской классикой – довольно скучным чтением для современной семнадцатилетней девушки, которая и в школе-то не сильно с литературой дружила. Других книг в селе не было, не говоря уже о журналах. Правда, журналы Олеся все-таки раздобыла: Люда по ее просьбе купила в Знаменке то немногое, что было в продаже.
Затем Олеся переключилась на кроссворды. Благо, этого добра продавалось достаточно. Однако очень быстро остыла: поняла, что ее знаний и словарного запаса не хватает даже для разгадки элементарных словесных загадок. Обидевшись на саму себя, девушка однажды сожгла сборники кроссвордов в бабушкиной печке, глубоко внутри решив-таки понемногу повышать уровень знаний. Ведь она, как ни крути, в следующем году собиралась куда-то поступить. И Олеся понимала: только здесь, в Казарне, в спокойной, пусть даже скучной обстановке, она при желании сможет сосредоточиться и нормально посидеть над книгами.
Гром грянул в начале сентября.
– Картошку копать надо, – заявила бабушка, и Олеся не сразу поняла: это не мысли вслух, а обращение к ней.
– Надо, наверное, – ответила девушка осторожно.
– Вот и выкопаем, – подхватила бабушка. – Сидишь тут, как не своя. Сколько уже лет сама с огородом вошкаюсь.
– А купить не проще? Ты ж пенсию вроде получаешь…
– Сколько той пенсии, – отмахнулась бабушка. – И вообще, придумала – картошку покупать. Я умирать буду – не разрешу себе на похороны покупную варить. Деньги еще тратить. Для чего я тогда все сажаю?
– Не знаю, – искренне ответила Олеся.
– Так положено! – многозначительно проговорила бабушка. – Все так делают. Нельзя, чтобы без огорода и без картошки. Второй хлеб, слышала?
На самом деле Олесиной бабушке только в этом году исполнилось шестьдесят. Но выглядела она самой настоящей старухой. Пусть крепкой, ширококостной, упорно не седеющей и мыслящей здраво, однако же – старухой. Олеся, даже когда была маленькой, не часто гостила в селе. Но всегда, когда мать привозила внучку к бабке, та большую часть времени проводила либо на огороде, среди грядок, либо – в маленьком саду, хотя яблони, груши и вишни бабушку привлекали меньше.
Собрав паданцы, она, случалось, выносила несколько полных ведер на трассу. И сидела там вместе с такими же, как она, старухами, неспешно беседуя о жизни, даже не особо зазывая проезжающих водителей. Когда кто-то останавливался, она, как и ее товарки, не слишком упорно торговалась, заправляя свою цену и, как правило, получая те деньги, которые просила. То же самое местные пенсионерки делали с картошкой.
– Завтра начнем. Вдвоем за день управимся, – сообщила бабушка внучке.
– Я? – Теперь Олеся поняла: шутки в сторону, ей и впрямь придется брать лопату в руки.
– Раз уже ты тут – поможешь, – была категорична бабушка.
Выход из ситуации виделся только один: срочно придумать какое-то важное дело и, пока еще можно встретить маршрутку, сбежать в Знаменку, оттуда – в Кировоград. Ирония судьбы заключалась именно в том, что, даже если Олеся придумает себе якобы важное дело, до областного центра доберется поздно вечером, и ночевать ей по-любому негде. Предупреди бабушка заранее, Олеся нашла бы способ красиво сбежать. Теперь же путь к отступлению был отрезан. Разве что устроить скандал…
Ладно, подумала Олеся. Авось переживет. Не она первая картошку копает…
Однако все оказалось еще хуже, чем предполагала девушка.
Ночью прошел дождь. Не обильный, короткий, но достаточный для превращения осеннего грунта в вязкую грязь. Утром бабушка подняла Олесю, чуть только посерело, выдала ей уже приготовленные с вечера синие трикотажные тренировочные штаны с дырой на левом колене и стираную, хотя и воняющую старостью растянутую кофту. К этой одежде полагались толстые шерстяные носки, растоптанные и тяжелые мужские ботинки без шнурков, оказавшиеся к тому же размера на четыре больше, чем нужно, старая синяя болоньевая куртка, а в довершение картины – белая цветастая косынка в крупный горошек.
