Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
На ТВ Лешка как раз повязывал на шею щелкунчика шарф. Помните эпизод с оторванной головой? Я усмехнулся, потом расхохотался.
Лешка всегда был лечителем-врачевателем… всегда с кем-нибудь возился. Убедившись, что я не пэдэ, он помню, не разобиделся, но благородно пытался пристроить меня к юной бразильский миллионерше, она называла меня «Троцкий»…
«Кто будет лечить меня дальше?» — подумал я. Дженни уезжала пятого января, у нее уже был билет, меня очень лечил миллионерский домик, но теперь мне его больше не видать… И тут я внезапно подумал: «А почему, собственно, не видать? Почему бы мне не предложить себя на место Дженни, она старалась, но никого не смогла найти взамен себя. Таким образом, у меня опять будут и мной любимый сад, и дом с детской комнатой, куда я смогу убегать от несчастий, и постоянные деньги — каждую неделю. А там — поглядим». Сейчас я еще не был готов к самостоятельной жизни.
Я убрал Лешку с экрана — выключил ТВ — и позвонил Дженни.
глава седьмая
Стивена Гэтсби можно упрекнуть, пожалуй, в чем угодно, и даже в отсутствии чувства юмора, но выебнуться он любит, его снобизма у него не отнимешь. Поэтому, когда за три дня до своего отъезда Дженни устроила мне интервью с Гэтсби, все в той же многострадальной солнечной комнате, она была уверена; что Гэтсби не возьмет меня, но я лучше понимал ее хозяина. Мы посмотрели друг на друга, поговорили десять минут, и я понял, что буду работать у него до тех пор, пока сам не захочу от него уйти. Хаузкипер-писатель был нужен ему, как хлеб, я думаю, мое присутствие в доме в свое время будет непременно запечатлено в семейной хронике.
Пятого января 1979 года выкатилась наконец из дома Дженни, с кучей картонных ящиков и всякого говна, провожаемая почти всей семьей Джаксонов, так и не уехавшей в Лос-Анджелес трусливой Марфой, Бриджит, плачущей Линдой и большим количеством вовсе третьестепенных персонажей — друзей и знакомых, — визгом детей и неописуемой суетой. Под шумок этой суеты знакомые ее, по-моему, успели напиздить немало всяких абсолютно необходимых им вещей, в том числе, мне кажется, и немало алкоголя, который они, я видел, перли из бейсмента, воткнув в тряпье и мебель, принадлежавшие лично Дженни и которые она позволила взять им. Я не заступился за «наш» алкоголь тогда, не хотел портить ей отъезд.
Я был искренне счастлив, что она уезжала. Собственно, перемещалось только ее тело — все ее мысли и душа уже давно были там — в Лос-Анджелесе, вместе с владельцем принтинг-шопа. Смотреть на нее последние дни было совсем противно, став беременной, она очень оживотнилась, оскотинилась. Как истинно американская девушка, воспитанная массовой культурой, Дженни, как вы уже знаете, твердо верила, что все естественное — здорово, и посему вела себя соответствующим образом — рыгала, издавала скотообразные звуки и воняла тоже, увы. Мне даже стыдно произносить это слово, но она да, это делала, правда иногда предупреждала — «я хочу пукнуть», но предупреждение дела не меняло. В общем с беременностью она очень опустилась.
«Как ее будет выносить Марк», — думал я.
— Good bye, Дженни Джаксон, — сказал я ей на пороге.
— Good bye, Эдвард Лимонов, — сказала она и улыбнулась.
В аэропорт меня никто не просил ехать, ну я и не поехал. За ней закрылась дверь.
Только тогда, читатель, я понял, как мне повезло, что Дженни ушла из моей жизни. Хорошо, подумал я, когда будущее вот, так вот открыто, опять настежь открыто, и могу я сделать хуй знает что. Для начала я пошел и вымыл всю ее, а теперь мою, комнату и выбросил все, что я считал нужным выбросить, и твердой рукой выгреб оттуда ее мусор и пыль. Этим я занимался следующие два дня — субботу и воскресенье. Я же говорю, что последние месяцы она ничего не делала, только читала книги о бэби и как их следует растить.
В понедельник пришла Линда и началась моя рабочая жизнь.
— Эдвард, — сказала Линда, — основное, что ты должен знать о Стивене — что он не человек деталей, за осуществление деталей он платит другим людям, таким как мы с тобой. Он дает только основные директивы, он любит, чтоб его мысли предупреждали.
— О'кей, — сказал я, — я буду предупреждать его мысли.
Как я буду это делать, я не имел понятия, и сейчас не имею, но я был уже далеко не тот Эдвард, наивный русский, я уже на все говорил «Да!», а уж там как получалось. Сказать «да» легко, от меня не убудет, вот я и говорил «да», «конечно», «будет сделано».
— То, что тебя взял Стивен, это больше чем полдела, но знаешь ли ты о том, что Нэнси хотела определить в дом Мэрилин, — сказала Линда, закуривая сигарету, — девочку, которая работала у нее на ферме в Коннектикуте? Нэнси покровительствует Мэрилин, и Стивен взял тебя против желания Нэнси.
— Между нами говоря, — продолжала Линда, — это и есть основная причина, почему он взял тебя. Нэнси хотела иметь в доме своего шпиона, а Стивен терпеть не может Мэрилин (она очень некрасивая, прыщавая и толстая) и не хочет иметь шпиона в доме, он хочет иметь свою личную жизнь.
— Да, я знаю о существовании Мэрилин, Дженни мне говорила, — отвечал я, — но я и не подозревал, что за моим вступлением в должность хаузкипера таятся такие сложные закулисные махинации, интриги и борьба. Я думал, что Стивен взял меня из снобизма, дабы прихвастнуть приятелям при случае, что его батлер — писатель, — сказал я.
— И это тоже, — кивнула Линда, — но все равно ты должен постараться понравиться Нэнси, тогда она не будет под тебя подкапываться. По-моему, она не оставила мысли определить в дом Мэрилин. Будь осторожен!
— Что же я должен делать? — спросил я.
— Ты должен стараться, и тогда они увидят, что ты незаменим, — сказала Линда, — и они тебя оставят. Ты должен привести в порядок дом — очистить бейсмент, рассортировать инструменты, проверить комнату за комнатой — исправить все неполадки… — Господи, она назвала длиннейший список, в том числе скребка и окраска наружной двери.
— А когда я вывезу все это дерьмо, — сказал я, — они возьмут Мэрилин.
— А что ты хочешь? — спросила Линда раздраженно.
И действительно, чего я хотел. Я пошел в бейсмент и работал там до шести вечера, потому что я хотел остаться здесь и быть на неопределенное время слугой мировой буржуазии, пока мне это не надоест или не подвернется что-нибудь другое. Что еще остается авантюристу? Мы всегда любим определяться поближе к богатым и известным. «Может, я найду себе здесь богатую женщину, — мелькнула слабая мысль, — там посмотрим», — думал я, вычищая эти авгиевы конюшни. Подвиг Геракла, вы помните, — очищение авгиевых конюшен. Дженни была хуевейшая хаузкипер — это я понял только сейчас. Бейсмент не убирался, видимо, годами, а она спокойно грела жопу на кухне и отращивала свой «томми» — так она называла свой живот, холя его и лелея для танце-животной работы.
Я, бля, прилежный Лимонов, вылизал все, даже нашел в бейсменте остатки апельсинового цвета ковра, которым у нас был обит весь холл и все лестницы, и набил эти куски на совершенно истертые и рваные три первых ступеньки. Я знал, как служить — в первую очередь следует заделать бросающиеся в глаза дыры, возиться на глазах у начальства — чтоб работа была видна. Еще я таки рассортировал все наши инструменты — электрические отдельно, механические в другой ящик, рассортировал даже все наши болты и гайки и наклеил на ящики белые этикетки с надписями, чтоб было известно, что где лежит.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
