– Мы в безопасности, – сказал Энслей. – Неприятелю сильно досталось. Мы видели, как они уносили сотни раненых через горы. Они понесли страшный урон и до утра не посмеют напасть на нас.
– Нет, нет, не стоит беспокоиться, – сказал полковник, – конечно, до утра они на нас не нападут. И всё-таки пусть каждый отправляется на свой пост. Нам не следует рисковать.
Он вышел из комнаты вместе с остальными, но, выходя, обернулся и на мгновение встретился взглядом со старым профессором. «Оставляю всё в ваших руках», – говорил этот взгляд. Ответом ему была суровая, решительная улыбка.
Послеобеденное время прошло без нападения со стороны «боксёров». Эта непривычная тишина – полковник Дреслер в том нисколько не сомневался – означала лишь, что китайцы собираются с силами после дневной битвы с отрядом, посланным на подкрепление осаждённым, и готовятся к неминуемому, окончательному штурму. Остальным же казалось, что осада окончена и что число нападавших сильно уменьшилось от понесённых за день потерь. Поэтому к ужину за столом, на котором красовались три откупоренные бутылки шампанского и был открыт знаменитый бочонок с икрой, собралось весёлое, шумное общество. Бочонок был довольно большой, и, хотя каждому из присутствовавших досталось по полной столовой ложке деликатеса, содержимое его ещё не было исчерпано. Эпикуреец Ральстон получил двойную порцию. Он клевал икру, словно голодная птица. Энслей также взял икры во второй раз. Сам профессор взял большую столовую ложку. Полковник Дреслер, зорко наблюдавший за ним, последовал его примеру. Дамы ели икру с явным удовольствием, и только хорошенькая мисс Паттерсон, которой не понравился её солёный, острый вкус, едва дотронулась до порции, лежавшей на её тарелке, несмотря на все приглашения профессора.
– Вам, я вижу, не нравится моё угощение. Мне очень жаль, ведь я так берёг его, чтобы угостить вас, – сказал старик. – Пожалуйста, отведайте икры.
– Я никогда прежде не ела её. Может быть, со временем она и понравится мне.
– Ну, так вам следует попробовать прямо сейчас. Зачем откладывать? Ешьте, пожалуйста, прошу вас.
Весёлая, мальчишеская улыбка, словно солнечный луч, озарила хорошенькое личико Джесси Паттерсон.
– О, как вы упрашиваете! – со смехом проговорила она. – Вот уж не ожидала такой любезности от вас, профессор Мерсер. Если я и не съем икры, то всё же очень признательна вам.
– Вы, право слово, глупо делаете, что не едите, – сказал профессор с такой серьёзностью, что улыбка замерла на лице Джесси и в глазах её показалось столь же серьёзное выражение, как и у профессора. – Говорю вам, что глупо не поесть сегодня икры.
– Но почему же… почему именно сегодня? – с недоумением спросила она.
– Потому что икра лежит у вас на тарелке, и потому что грешно переводить такое добро.
– Ах, право! – вмешалась дородная миссис Паттерсон, наклоняясь через стол. – Оставьте её, профессор. Я вижу, икра ей не нравится. Но она не пропадёт даром. – И лезвием ножа мать девушки соскребла икру с её тарелки и положила к себе. – Вот видите, не пропала. Так что не переживайте, профессор.
Но профессор переживал. На лице его появилось выражение, как у человека, встретившегося с неожиданным и страшным препятствием. Казалось, он о чём-то глубоко задумался.
А кругом шёл весёлый разговор. Все говорили о планах на будущее.
– Нет-нет, я не стану отдыхать, – заявил отец Пьер. – Для нас, священников, вовсе не должно быть отдыха. Теперь, когда школа и миссия уже устроены, я передам их отцу Амьелю, а сам отправлюсь на запад основывать новые.
– Так вы уедете? – спросил мистер Паттерсон. – Неужели вы в самом деле собираетесь уехать из И-Чау?
Отец Пьер с шутливым упрёком покачал почтенной головою.
– Вам не следовало бы так откровенно показывать свою радость по поводу моего отъезда, мистер Паттерсон, – заметил он.
– Ну, ну, у нас с вами, конечно, расхождение во взглядах на некоторые вопросы, но против вас лично я ничего не имею, отец Пьер, – сказал пресвитерианец, – хотя всё-таки я не понимаю, как может умный, образованный человек в наше время учить бедных ослеплённых язычников тому…
Общий гул протеста положил конец теологическим спорам.
– А что вы намерены делать, мистер Паттерсон? – спросил кто-то из собеседников.
– Ну, я пробуду месяца три в Эдинбурге, чтобы присутствовать при годовом собрании нашего общества. Полагаю, Мэри, ты будешь рада походить по магазинам на Принсис-стрит. А ты, Джесси, повидаешься со своими сверстницами. А осенью, когда наши нервы успокоятся, мы можем вернуться.
– Да, да, нам всем необходимо успокоиться, – сказала сестра милосердия мисс Синклер. – Знаете, продолжительное напряжение нервов очень странно на меня подействовало. В настоящую минуту у меня в ушах такой шум!
– Смешно, право, но и я чувствую то же самое! – воскликнул Энслей. – Такой, понимаете, нелепый шум, словно в ушах у меня муха то взлетает, то садится. Ну, надо полагать, это происходит от избытка нервного напряжения, как вы говорите. Что касается меня, то я уеду в Пекин и надеюсь получить за это дело повышение. Там, кстати, хорошее поло, и это будет для меня самой лучшей сменой обстановки. Ну а вы, Ральстон?
– О, я даже не знаю. Просто ещё не думал об этом. Мне, пожалуй, хотелось бы отдохнуть где-нибудь на юге, повеселиться вовсю и позабыть все беды. Так странно мне сейчас было видеть свои письма в комнате. В среду вечером всё казалось таким мрачным, что я привёл в порядок дела и написал друзьям. Правда, я не представлял, как будут доставлены мои письма, и решил положиться на удачу. Теперь эти письма всегда будут напоминать мне, как близки были мы к гибели. Думаю, я сохраню их на память.
– Да, я бы тоже сохранил их, – сказал Дреслер.
Голос его звучал как-то по-особому глубоко и торжественно, и все взоры обратились к нему.
– Что это с вами, полковник? На вас словно меланхолия напала? – спросил Энслей.
– Нет, нет, я, напротив, очень доволен.
– Полагаю, ваши заслуги будут отмечены по достоинству. Мы все здесь в неоплатном долгу перед вами и вашим военным искусством. Не думаю, чтобы мы без вас продержались. Леди и джентльмены, прошу выпить за здоровье полковника императорской германской армии Дреслера. Er soll leben – hoch![26]
Все встали и с улыбками и поклонами протянули к полковнику бокалы.
Бледное лицо полковника вспыхнуло от сознания профессиональной гордости.
– Что вы, что вы, при мне просто были мои книги. Правда, я не забыл ничего из того, чему они меня научили, – сказал он. – Хотя вряд ли можно было сделать что-нибудь ещё. Если б дела у нас шли дурно и укрепление наше пало, я уверен, вы не возложили бы вину за это на меня. – Он печально оглядел всех присутствующих.
– Думаю, что выражу общие чувства, полковник Дреслер, – сказал священник-шотландец, – если скажу, что… Боже мой! Что это с мистером Ральстоном?
