Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
…Прошла подзода с ранеными. За ней вторая. Шедшая в резерве 8-я рота построилась и с песнями прошла мимо нас на северную окраину хутора занимать позицию. Вдоль рва, уже далеко в степи, куда-то шел поручик Скворцов, получивший у ротного разрешение на полчаса отлучиться из роты.
А вокруг и около нас опять уже скользили и кружились легкие кустики перекати-поле…
— Пыли-то!.. — сказал поручик Ауэ, указывая вдаль.
Вдали медленно шел наш обоз. Обоз был разбит по-батальонно и казался издали четырьмя ползущими друг за другом поездами, над которыми клубился низкий, тяжелый дым.
— Пыли-то?.. А?.. — повторил ротный, потом отвернулся, вынул часы и выругался: — …твою барбосову мать! Полчаса называется!.. Видно, чай пьет!.. Извольте вот офицерскому слову верить!..
На небо, все еще синее, набежали желтые тучи. Обоз подходил все ближе и ближе.
…Наконец, с каким-то небольшим свертком под мышкой, вернулся и поручик Скворцов.
— Да!
— Не да, а так точно!..
Штабс-капитан Карнаоппулло удивленно посмотрел на ротного.
— Но, поручик…
— Извольте молчать!..
— Но позвольте…
— Молчать!.. — И, быстро обернувшись, ротный стал кричать уже на обоз: — Там!.. Не болтаться!.. Выезжай!.. Выезжай, говорю, вашу в три бога мать!.. Поручик!.. Поручик Науменко… вашу мать, да следите за порядком, мать вашу… Под-по-ру-чик Мо-ро-зов!..
Обоз выровнялся и пошел вдоль дороги, на все лады скрипя несмазанными колесами. Тронулась и моя подвода.
— Но, поручик, ведь перебежчики… — вновь, уже сквозь треск колес, услыхал я растерянный голос штабс-капитана.
— К матери с твоими перебежчиками!.. А Кишечников, а?.. А?.. А?..
Очевидно, желая отделаться шуткой, штабс-капитан Карнаоппулло вдруг прищурил глаза и задергал подбородком:
— Бэ!.. Бэ!.. Бэ!.. — засмеялся он деланно. На мгновенье ротный опешил. В это самое время моя подвода как раз поравнялась с ними.
— За… за… зар-раза!.. — вдруг дико закричал ротный. — Стой!.. Стой, твою…
Я быстро отвернулся и в тот же момент услыхал короткий, глухой удар. Очевидно, ротный ударил кулаком капитана.
Мой подводчик стегнул лошадей. Лошади рванули.
— Не напирай!.. — кричали с подводы перед нами…
— …а когда он, не допив молока, выбежал из хаты, того уже и след простыл…
— В гражданской войне всё опять и опять повторяется!..
— Не велика у ней, знать, фантазия! — перебил поручика Науменко подпоручик Морозов. — Ведь это же почти что прошлогодняя история с этим…как его? — с Ленцем… Помнишь?..
Мы въезжали на холм за оврагом.
Над забором поместья свисали тяжелые ветви черешен.
С подвод 3-го взвода быстро повскакали солдаты.
— Назад!..
Узнав голос поручика Скворцова, я удивленно обернулся. Балансируя, поручик Скворцов стоял на подводе.
— Назад! — кричал он. — Ершов! Тыкин! Подойко!.. По подводам! По по-д-во-дам!..
— Неслыханно, господа! И что за добрая муха его укусила! — сказал, не менее меня удивленный, подпоручик Морозов. — А?.. Что за черт!.. Из Савла да в Павла!..
Ершов, Тыкин и Подойко, звеня котелками, уже бежали назад к подводам.
— Подождите! Да рассказывай дальше, — снова обратился я к поручику Науменко. — Действительно, происшествие не совсем-таки обыденное!..
— Ну и вот…
И лицо поручика Науменко разгорелось от возбуждения.
— Когда наша рота пошла в бой, — рассказывал нам поручик Науменко, оставшийся при обозе штабс-капитан Карнаоппулло отправился в халупу пить молоко. Пользуясь простодушием Кишечникова и его незнанием службы, один из перебежчиков, тот, что глядел исподлобья, попросил у него разрешения оправиться, ушел за хату и больше не вернулся. Оставив второго перебежчика, Кишечников побежал искать его по всем хатам; попал также и в ту, в которой за крынкою молока сидел штабс-капитан Карнаоппулло. Штабс-капитан поднял на ноги всех нестроевых и даже подводчиков, но было уже поздно. Сбежавшего красноармейца не нашли. Тогда рассвирепевший штабс-капитан тут же, возле подводы, расстрелял и Кишечникова, и второго красноармейца — скуластого парня с красным лицом, — обвиняя их обоих в содействии побегу.
— Да, да!.. — повторял поручик Науменко. — Попадись под горячую руку… капитану или ротному… Зве-ери!.. А ведь сбежавший был шпионом, — вы знаете это?
…Мы уже спускались с холма… Поручик Науменко все еще сидел у нас на подводе. Понемногу возбуждение его прошло, и на лицо вновь набежала знакомая нам улыбка.
— Эй, поручик Скворцов! Откуда такое богатство?.. — закричал он вдруг, приподнявшись.
Несколькими подводами за нами голый до пояса поручик Скворцов расправлял над головою новую, белую рубашку.
— А что?.. Завидно? — крикнул тот, уже продев сквозь рубаху голову.
— Да нет!.. Но откуда?..
— Да оттуда!
Поручик Скворцов указал рукой на поместье, уже едва-едва чернеющее вдали.
— Подарили?..
— Еще что!.. Кто теперь дарит!.. Родичи там у меня есть, из недорезанных… Тетка…
Кружилась пыль. Подводы наезжали на подводы. Холмы за нами опускались в полутьму.
ПОХОДНАЯ ЖИЗНЬ
Красные наступали…
Три дня подряд, каждую ночь, шла в бой наша рота.
Мы защищали большую, богатую колонию, Гальбштадт или Куркулак, — не помню… Помню одно: на каштановых деревьях ее главной улицы болтались три трупа. Помню еще и лицо одного повешенного. Оно было вздуто, особенно щеки, которые выступали вперед и хоронили провалившийся вглубь нос. На длинной веревке под бородой повешенного болталась дощечка; «дезертир». Дощечка раскачивалась под ветром и, легонько ударяя о колени повешенного, вновь отскакивала далеко вперед.
— Вот!.. А вы говорите, своих не вешаем!.. — сказал как-то штабс-капитан Карнаоппулло. — Как не вешаем! И по три сразу…
— Да разве свои это? Ведь это те же красноармейцы! Вот если б офицера на вешалку вздернули.
— Еще что!.. А Ивановского позабыли?.. Мало?
И штабс-капитан отошел от ротного и нахмурился. В последнее время штабс-капитан хмурился очень часто. И всегда только в присутствии ротного. И всегда — отворачиваясь.
А около штаба полка дни напролет толпились солдаты и офицеры.
Около штаба расстреливали пленных латышей.
— Ты полковника Петерса видел? — на третий день боев и расстрелов спросил меня поручик Науменко. — Не правда ли, как битый ходит?.. Видел?
— Видел.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
