Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
— Так… Пусть не покупает… Это книга для взрослых, — оборонялся криминальный литератор.
— Неужели? И где здесь предупреждение? — Участковый покрутил книгу. — Хотя ладно — этот вопрос не к вам, а к издателям. Но с ними после… А вот за мат придется ответить лично вам. Как физическому лицу. Госдума, блин!
— Но… Книга вышла год назад…
— Данный закон имеет обратную силу.
— А как же свобода слова? Мы, вообще, где живем?
— Демократия — не вседозволенность, а свобода слова — не распущенность.
Если б дело происходило в студии ток-шоу, зал бы зааплодировал.
Борец с матом, сам не отличавшийся чистотой речи, порылся в столе и достал чистый бланк:
— Сейчас составим протокол, завтра в десять подойдите в суд. Десятый зал. Там и объясняйте про свободу слова. Увы, лично я не имею права выписать вам штраф. Это — не неправильная парковка, а более серьезное правонарушение… Хотя жаль. Фамилия, имя, отчество?
— Погодите-погодите, — писатель занервничал так, будто Никита выписывал ордер на арест с последующим расстрелом, — какой протокол, какой суд?
— Народный, районный. Да не волнуйтесь, Эдуард Аристархович, — оштрафуют вас ненамного. Всего на пару тысяч. Для начала.
— Что значит «для начала»?
— То и значит… Если ваши книги с матом не исчезнут с прилавков и развалов, все повторится.
Писатель от волнения выдал в прямой эфир порцию примерно тех же метафор, за которые его собирались штрафовать.
— …Извините… Не удержался. Мне что, теперь свои книги выкупать? Они же, на минутку, магазинная собственность.
— Раньше надо было думать, когда эту ху… виноват, художественное средство выписывали. А теперь придется отвечать по закону.
— Так это не я написал!
— Как не вы? Только что сказали, что вы! Все слышали.
— В смысле я, но… Мат как раз — не я.
Разнервничавшись, беллетрист достал пачку сигарет, прикурил, поискал глазами пепельницу.
— Эдуард Аристархович, а вот это уже откровенный протокол, — возмутился Никита, разведя руки в стороны, — курение в общественном месте. Штраф полтора косарика. Закон!
— А здесь общественное место?
— Нет, частная кухня! Рабочий кабинет органов власти.
Литератор, так и не найдя пепельницу, затушил сигарету о подошву ботинка.
— Ладно, — убавил напор Сапрыкин, — учитывая, что я давно знаю вас как порядочного человека, можно обойтись предупреждением. На первый раз… А покурить можно. Но в специально отведенном месте. Пойдемте. И меня угостите. Мои кончились.
— Да, пожалуйста.
Некурящий Никита вылез из-за стола. Писатель тоже поднялся. Он напоминал больного, очнувшегося после наркоза. Вроде все реально, все наяву, но кажется, что еще не проснулся, и весь этот бред — проявление анестезии.
— Погодите, — вмешался Седых, — Никита, заканчивай человека пугать. Эдуард Аристархович, идите домой и постарайтесь обойтись без мата в своих книгах. А то действительно оштрафуем. Считайте это профилактической беседой.
Писатель просветлел ликом, Никита же, наоборот, превратился в Карабаса.
— Идите-идите, — повторил Володя, тоже вставая из-за стола.
Он выпроводил прозаика, вернулся в кабинет и тут же подвергся словесной атаке со стороны коллеги. Атака сопровождалась не только неприличными словами, но и аналогичными жестами. Светочка вынужденно вмешалась, напомнив, что Госдума запретила не только курить на рабочих местах, но и сквернословить.
— А это не мат, — парировал Никита, — это средство для раскрытия образа некоторых мудаков.
Он кивнул на Володю.
— Не борзей, Никитушка… Тебе ларечников и таджиков мало? До писателей добрался. Скоро курильщиков окучивать начнешь.
Светлану Юрьевну, вообще-то, больше волновали не лингвистические разборки, а куда подевался секретный мобильник, который она накануне оставила в столе. Сейчас его здесь не было. Она дважды пересмотрела содержимое ящика, затем заглянула под стол.
— Это ищешь? — Никита, хмуро улыбнувшись, покрутил телефон в руке.
— Ой, да…
— Так он на полу валялся, я к себе положил, чтоб крысы не утащили, — он бросил еще один добрейший взгляд на Володю, словно намекая, кто здесь крыса, — у тебя ж вроде другой был.
— Идиотизм какой-то, — разведчица старалась выглядеть пренебрежительно-спокойной, — потеряла трубку, купила другую с новой симкой. А вчера дома нашла первую. Так что теперь у меня два номера.
Объяснение, конечно, не очень, но на безрыбье…
— Рассеянная ты, — Никита протянул ей мобильник, — тебе оэсбэшник звонил, я и услышал.
— Да… Я ему этот номер дала… Спасибо.
Звонок городского телефона раздался очень вовремя. Иначе Никита мог продолжить задавать неудобные вопросы.
— Слушаю, Сапрыкин, — он ответил на вызов, потом выслушал звонившего, что-то черканув на календаре, — понял, сходим.
Положив трубку, посмотрел на Володю:
— Заявка по Егорыча земле. Красных Ткачей, пять. Скандал. Соседи вызвали. Давай вперед, с песнями.
— Вообще-то, твоя очередь, — возразил Седых.
— С какого перепугу?
— С такого, что вчера я на твою землю ходил. Я понимаю, у тебя бизнес, но совесть-то поимей.
— Чего ты лепишь? Какой бизнес? Я в больницу ездил. По материалу.
— Скажи еще в хоспис. Старушек подучетных навещал.
— Слышь, Вова… Ты тоже не с Доски почета слез.
— Давай на заявку, шланг! Люди ждут.
— Да иди ты сам!
Светочка прикинула, что, если не вмешается, последует еще одна заявка на скандал.
— Ребята, ну что вы ссоритесь по такой ерунде. Хотите, я схожу. Какая квартира?
— Пятая, — скосился Никита на календарь.
— Я с тобой, — Володя взял со стула висящий на спинке планшет, — а то вдруг чего серьезное.
— Правильно, — поддержал Сапрыкин, — хоть делом займешься.
Сочинитель детективов сидел на лавочке перед опорным и так увлеченно общался по мобильнику, что не заметил вышедших участковых:
— А что, без матюгов нельзя было обойтись?! Да мне плевать!.. Имя на обложке, между прочим, мое, а не твое! Ты накосячил, а мне разгребать!.. Че-го?!!! За графомана ответишь! Словоблудень! За базаром следи, да?!
Улица Красных Ткачей, получившая свое название в советское время, находилась в минутах десяти от опорного пункта. Когда-то здесь стояли цеха по покраске тканей. В основном рабочие использовали в качестве красителя родомин, поэтому постоянно ходили с красными лицами и руками, ибо он плохо отмывается от кожи. Собственно, поэтому улица и получила такое название. После приватизации цеха развалились, а красные ткачи постепенно превратились в синих.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
