Все друзья по несчастью подумали, что у Птиры начался бред. Но еще один укол Людочка сделать не могла. Собаки отобрали сумку и, сгруппировавшись, вели себя, как омоновцы в засаде, сосредоточенно и ответственно. Птира-она приехала минут через сорок пять. Ее суровому ответственному взгляду предстала страшная картина, которая чуть не сломила ее дух и не подорвала титановую нервную систему, учитывая ее клиническую ревность и страсть к разрушающемуся порядку: ее муж Птира в обнимку с прелестной медсестрой в кровати, а в кресле, поджав коленки, — доктор Аркадий в обнимку с совершенно ополоумевшим от страха сантехником. В обнимку, потому что иначе не помещались.
Компания разбегалась оперативно и с облегчением.
Вот именно с тех пор Басмачей и поселили во дворе, в утепленных вольерах. Все бы ничего, но шум стоит ужасный, особенно для тех, кто не привык, — невозможный совсем. А уж когда кто из них двоих или из купленных для разведения бульдогов-дам, или щенков из их потомства вырывается вдруг на свободу — то, если своих они уже научились признавать, отличать и охранять, считая всех соседей частью своей собственности, то чужим людям в нашем квартале делать нечего. Поэтому мы уже четвертый год оставляем во дворе и свои велосипеды, и детские коляски, и прочее имущество и инвентарь.
Кстати, американские бульдоги оказались хорошим бизнесом. Они невероятно серьезные, практически не играют, не улыбаются, как другие собаки. У Птир их покупают нувориши для охраны своих поместий и охранные агентства. У всех Птириных Басмачей над их нелепыми носами та самая фирменная морщина Птир — складка ответственности и озабоченности.
Нечто человеческое
Эту троицу собак-мушкетеров у нас знают все. Они благородны, справедливы и бесстрашны. Атос, Портос и Шпедегуцер.
Кто собак так назвал, затерялось в истории, но сначала были Атос и Портос. Шпедегуцер примкнул уже позже. Мы все их подкармливаем. Ребята охраняют нашу улицу. В основном от автомобилей-иномарок. Лежат себе в кустах рядом со знаком ограничения скорости «40 км», и если «Москвич», «Лада» или «Таврия» — они и ухом не ведут. Позевывают с подвывом — и все. Но если иномарка — гонят до конца улицы с оглушительным лаем, заглядывают в салон, пугая пассажиров и водителя, кусают колеса.
Но это скорее не служба, а развлечение. Заняты же они целый день, и все расписано у них по минутам.
Утром идут к акации — угощать Шпедегуцера.
Крохотный Шпедегуцер родился нежным пекинесом с трогательным обиженным личиком. Но под влиянием улицы и друзей он сменил имидж, стиль поведения, окреп и приобрел ухватки маленького, но дерзкого льва. Одна слабость у него — орехи. Он так любит орехи и так прыгуч, что друзья серьезно подозревают, что маленьким щенком его подобрали и воспитали белки.
При чем же здесь акация? — спросите вы. А на акации круглый год сидит знакомая ворона, дура невероятная. Откуда-то ворона таскает орехи, на акации их колет и пирует, ни с кем не делясь. Шпедегуцер прыгает — и:
— Гав! Гав! Гав!
Ворона перегибается вниз, смотрит склочным глазом — и:
— Кх-ха-а!
Орех из клюва падает. Ну, как в басне. И каждое утро лакомство Шпедегуцеру обеспечено.
Но однажды, когда Шпедегуцер только подбежал к акации, ворона, не дожидаясь оскорблений, придержала орех лапой, перегнулась вниз — и:
— Гав! Гав! Гав!
— Кха-а-а… — удивленно выдохнул Шпедегуцер и в этот день, не получив ореха, был невесел, задумчив и подавлен.
Что ж, акаций в городе много, и ворон тоже достаточно. Вскоре мушкетеры нашли еще одну любительницу орехов и стали водить своего маленького друга туда.
Днем собаки ходят в музыкальную школу. Это уже ради Атоса. Щенком Атос жил в барабане. Да, в барабане похоронного духового оркестра. И ужасно полюбил музыку. И теперь без музыки просто жить не может. Он садится во дворе музыкальной школы и, заслышав мелодию, начинает петь. Задирает голову, закатывает глаза и самозабвенно выпевает всей своей собачьей душою сложные фиоритуры. Он так красив, он так прекрасен, что даже сама афганская борзая по имени Эсмеральда, принадлежащая городскому судье, в этот момент не в силах отказать ему.
Однажды он даже просочился на сцену актового зала и сорвал академический концерт. Запел вместе с хором мальчиков (кто докажет, что Атос не мальчик?): «Ми-зе-рере, ми-зе-рере-е…» Он эту вещь давно знал, партию альта. Чисто интонировал. (На репетициях ведь под сценой сидел, пока друзья ждали его, мерзли на улице.) Но допеть не дали. Вероятно, потому, что был не в голосе в тот день, не в голосе был. Да.
Ну а ради Портоса ходят в театр. Не часто. Раз в квартал, когда там собирается сессия каких-то депутатов. Собаки поджидают их у парадного подъезда и с безопасного расстояния из-за декоративного кустарника облаивают дерзко и грязно, тем самым выражая презрение к такого рода мероприятиям в храме искусства. А потом обходят все депутатские автомобили на стоянке и подвергают критике существующее положение вещей. Задирая на колеса заднюю ногу.
Конечно, без конфузов не бывает. Но кто из нас безгрешен…
В прошлую пятницу, когда на террасе маленького ресторанчика уже был накрыт стол для гостей и украшен цветами и свечами, и сверкал на скупом осеннем солнце хрусталь, и тянулись со стороны кухни ароматы горячих блюд, — мушкетеры, уверенно полагая, что стол накрыт именно для них, забрались на стулья и приступили к трапезе.
А что? Разве не охраняли они верой и правдой нашу улицу? Не бодрствовали морозными ночами, чтоб нам спокойно спалось, не гоняли всяких чужаков с этой вот ресторанной террасы? К тому же Шпедегуцеру на днях исполнилось три года. Или восемь. А тот официант с посиневшими губами, который вышел, неся изящно свернутые салфетки, на площадку и сделал ртом сначала как карп, которого поймал Атос летом, а потом как знакомая ворона Шпедегуцера: «Кха-а-а!»… Ну так он новенький, просто не знаком еще с мушкетерами.
Ничего. Мушкетеры — ребята контактные, общительные. Еще познакомятся. И будут радостно мотать ему хвостами и провожать ночью домой после тяжелой смены. И в глазах их он увидит однажды свет истинной верности и любви…
Собака
Исключения бывают из всех законов и правил. Вот, например, закон, что хозяева похожи на своих собак. И наоборот. Есть такое? Киваете. Есть.
Возьмем, например, доктора Карташова и его овчарку Киму. Во-первых, мощь и энергия, стремление к природе. Склонность к романтике. Прическа и глаза. А во-вторых, нежная, всепоглощающая любовь к сельди атлантической пряного посола. Ну и общая ненависть к овсянке. Мало?
Тогда посмотрите на Чернышову и ее японского хина. Их же путают!
Ну а у Вандорских вообще. «Иди сюда, кобель пьяный!» — кричит Вандорская. Что б вы думали? Идут оба — и Вандорский, и Ушик, дог.
Но я не об этом. Не об этом. Об исключениях.
Лазарь Наумович Собельман — гигант силы немереной, хоть и пенсионер. Но в прошлом боксер. А боксеров в прошлом не бывает. Как и учителей, разведчиков или мясников. Так ведь? Одним словом, Лазарь — Самсон-борец. А его собака? Какая-то помесь блохи и хомяка. Но она, эта помесь, растопила Лазарево сердце и оказалась последней, самой пронзительной, жалостливой и нежной его любовью.
