Книга Шанхайский цирк Квина - Эдвард Уитмор

Зачем?

Чтобы рука была как мотыга.

Большой Гоби посмотрел на свои руки. Он увидел женщину, которая несла филе курицы, завернутое в широкие древесные стружки. Почему они не завернут их в бумагу? Девушки в коротких юбочках шли на работу, а мужчины с полотенцами на шее возвращались с работы, побывав в публичной бане. Почему они не моются дома? Почему девушки не ходят на работу по утрам?

Глупо. Вся эта страна глупая. Он не хотел, чтобы его рука стала похожа на мотыгу.

Он нащупал в кармане глаз, тот самый глаз, что купил после несчастного случая с тунцом в Бостоне, в тот уикенд, когда бригадир поскользнулся в морозильнике и был погребен под грудой мороженого тунца. Весь этот эпизод начался с рыбьего глаза, Большой Гоби знал это и не хотел бы, чтобы это повторилось. Так что несколько дней спустя, когда ему случилось проходить мимо магазина, где продавались хирургические принадлежности, он увидел в витрине стеклянный глаз, вошел и купил его. Теперь он всегда носил его с собой и никогда не вынимал его, кроме тех случаев, когда это было просто необходимо, — приберегал его на случай непредвиденных обстоятельств. Даже Квин не знал о стеклянном глазе. Никто не знал о нем, потому что он был связан с тем несчастным случаем, с тунцом и бригадиром.

Они спустились по длинной винтовой лестнице, прошли мимо огромного мужчины с дубинкой и стали спускаться дальше.

Эй, сказал Большой Гоби. Эй, как называется этот дворец?

Гостиная.

Это глупо. Все глупо. Во дворцах не бывает гостиных. И потом, дворцы должны быть высокими.

Он еще сильнее разочаровался, когда они вошли в маленькую темную комнатку, меньше той комнаты в Иокогаме, в ней не было даже музыкального автомата. Они уселись в алькове, спрятанном за пальмами. Им принесли ведерко льда, в котором торчала бутылка. Большой Гоби попробовал пенистое имбирное пиво и решил, что оно горькое. В высоких, плоских бокалах помещался всего один глоток.

Ему было одиноко. Старуха с глупым зеленым камнем на лбу подошла к ним и уселась рядом с Квином. Неужели Квин думает, что это принцесса? Пока они разговаривали, он посматривал на них из-за пальм. Там было темно. Где все?

Старуха ушла и Квин вместе с нею, сказав, что вернется через несколько минут. Большой Гоби пожал плечами. Ему было все равно.

Он допил бутылку пива, думая о той девушке в Иокогаме, у которой были драгоценные камни на туфельках, а не на лбу. Он попробовал помыть и вытереть руки, но это тоже не помогло. Подали еще одну бутылку. Он выпил еще.

Неожиданно рядом с ним присела прекрасная девушка с черными волосами до талии — принцесса. На ней было вечернее платье, и она гладила его руку. Ни одна девушка не делала этого раньше, кроме медсестры в армии, вкалывавшей воду ему в руку. Инстинктивно он отдернул руку.

Она уронила руку ему на колено. Она хихикнула и все гладила и гладила его.

Все, что захочешь, говорили ее прелестные глаза. Я люблю твое колено. Я люблю тебя всего.

Большой Гоби неожиданно рассмеялся. Он был счастлив. Эта принцесса — самая красивая девушка на свете, и она улыбается ему, восхищается им, любит его.

Он начал говорить, он не мог остановиться. Он рассказал ей о сиротском приюте, и об устрицах, и об армии, и о поездке на автобусе, и о чаячьем супе на грузовом корабле, и о том, как он убегал от чаек через буран. Он открыл ей все секреты, кроме одного, и она все улыбалась ему, любила его, просила его продолжать.

Ее рука скользнула ему на бедро.

Большой Гоби тоже улыбался, тоже хихикал, наливал себе еще и еще пива. Принцесса была прекрасна, жизнь во дворце была прекрасна. Она любит его, почему бы не рассказать ей все? Она поймет, если он расскажет о несчастном случае в морозильнике.

Она подула ему в ухо. Ее рука тронула его прямо там, погладила его прямо там. Большой Гоби вынул глаз из кармана, чтобы не потерять над собой контроль.

Все произошло очень быстро. Она отдернула руку, улыбка исчезла с ее лица, она взглянула на него с удивлением и недоверием. Она смотрела на его руку, лежащую на столе, на глаз, сжатый в ладони. Глаз в свою очередь смотрел на нее, отражая тусклый свет алькова. Большой Гоби не хотел, чтобы она убирала руку, он не хотел молчать. Он хотел, пока не поздно, рассказать ей о тунце и несчастном случае с бригадиром.

Он притянул ее к себе, она отшатнулась. Она пробормотала что-то, чего он не понял, и вдруг он услышал треск ее разрываемого платья. Она вскрикнула.

Проигрыватель в Иокогаме, драгоценные камни, пляж, устрицы. Цветные огоньки погасли в голове Большого Гоби. Что этот глаз делает в его руке? Это глаз — или это устрица?

Он засунул глаз в рот и проглотил.

Девушка завизжала. Он снова рванул ее к себе, из обрывков ее платья вывалились сиськи. Он сжал сиськи, сжал себя, спустил штаны, и они оба повалились на пол, ломая пальмы, прямо посреди комнаты. Официанты кинулись к нему, пытаясь ухватить за руки и за ноги, дубинка сумоиста опустилась ему на голову, но Большой Гоби по-прежнему пульсировал. Дубинка взмыла в воздух во второй раз.

Неизвестно, смог бы второй удар этого тяжелого орудия остановить его. В любом случае, его оргазм начался еще до того, как дубинка опустилась ему на голову. К моменту удара он кончил, обмяк, расслабился. Дубинка задела его ухо, и он перекатился на спину, захрапел — с улыбкой на лице, приобняв голую девушку.

Он очнулся на тротуаре, с забинтованным ухом, а Квин стоял над ним. Он хотел сказать Квину, что никто не виноват. Ни она в том, что трогала его там, где принцесса трогает тебя, если любит. Ни он в том, что вынул глаз, потому что любил ее, — он не хотел, чтобы за столом что-то случилось. Некого винить. Все это произошло из-за любви.

Большой Гоби подумал обо всем, что хотел сказать, но из него вылетали все те же глупые слова.

Извини.

Извини, Квин.

Извини.

Извини, пожалуйста.

Он пытался сказать что-то еще, но не мог, он заикался и все повторял одно и то же. И потом Квин повернулся к нему.

Придержи язык, сказал он.

Большой Гоби закрыл глаза. Он замолчал, потому что и раньше слышал такой голос. Таким голосом говорили кок на грузовом корабле, медсестра в армии и водитель автобуса, когда взял билет и разрывал его.

Просто взял его, вот так, и разорвал, и ему плевать, что ты совсем одинок и тебе некуда идти без билета.

Это было неправильно. Большой Гоби знал, что это неправильно. Квин ему был как брат, но даже Квин разозлился, потому что Гоби никогда не мог сказать того, что хотел, никогда не мог никому открыть свое сердце и любить людей так, как ему хотелось, трогать их так, как ему хотелось, без всяких жутких происшествий. Может быть, если бы он давно рассказал Квину о несчастном случае с бригадиром и тунцом, сейчас Квин понял бы. Но тогда он ему не сказал, а теперь слишком поздно. Все пошло не так, и некого винить, но теперь уже слишком поздно.