1. Библиотека стилей
Вечер в Доме русского зарубежья кончался, гас.
Кой-кто из гостей толкнулся уже и к выходу. У окон, несмотря на весенние холодки, раскрытых настежь, стали возникать зияния, пустоты. Передвинувшись к окнам поближе, чтобы глотнуть воздуху, ты мимовольно стал взглядывать и на улицу.
Невдалеке, почти под самыми окнами, жарили на противне рыбные котлеты. Рыбный дух, чуть прогретый огнем весенний воздух, мельтешенье поварских лопаточек, углы зданий, водостоки, малый куполок церкви…
И поперек всего этого дрожащего в предвечернем мареве чуда и поверх его – широченный и высоченный дом!
Дом этот на улице Володарского, ныне Гончарной, был тебе когда-то очень и очень знаком. Но с теперешней точки обзора ты его никогда не видел: дом запирал собой всю округу, был шире горизонта, выше неба.
Тихо гудели от тяжести первые этажи дома, легко парили над мешаниной труб, ветвей и антеннок этажи верхние. Под низко срезанной верховкой дома горели шесть синих ниш-эркеров, в которые были в свою очередь водвинуты шесть скругленных окон сталинского дома-гиганта.
Словно бы шесть скрипичных футляров поставили на попа, раскрыли настежь, показав тайное нутро этих звуковых вместилищ: с перегородочками, синим бархатом, поперечными планками…
– Ты что, спишь? – толчок приятеля-соседа больно отозвался в правом боку. – Не видишь? Вручают же!
– Премия 200… года вручается… Премия вручается…
– Ты что, заснул? Не видишь, куда прешь? – спросил, возмущаясь, молоденький сержант милиции. – Загорожено ведь! Идут и не смотрят. Не люди у нас, а бараны, – буркнул он уже себе под нос.
Я остановился, переложил скрипичный футляр из одной руки в другую и потрогал замок на рыжем портфеле.
В нескольких шагах позади и сбоку от меня остановилась отставшая О-Ё-Ёй. Она стояла, держа в руках почти полную, отобранную у меня до особого случая, канистру с вином. Несмотря на то, что всего час назад мы с ней крупно повздорили, О-Ё-Ёй улыбалась. Она улыбалась, глядя на милиционера с комсомольским значком на груди, который выставленным поперек пешеходного пути барьерчиком отсекал очередь, тянувшуюся мимо тогда еще существовавшего и казавшегося неразрушимым ресторана «Кама» к любимовскому театру.
– Берите правей, – сказал сержант, чуть подобрев оттого, что увидел за моей спиной О-Ё-Ёй, – не надо тут скапливаться…
Я равнодушно кивнул и ступил на проезжую часть. Раздался шум, визг тормознувшей машины, и теперь уже О-Ё-Ёй, догнав меня, закричала прямо в ухо что-то раздраженное, едкое. Послышались хлопки дверей, возгласы…
Послышались аплодисменты, ты поднял голову и увидел на трибуне все ту же даму богатырского сложения, с которой два дня назад ездил в Жуковку, к богатому торговцу табаком.
Дама начала говорить. Она говорила возвышенно-финальные и философски осмысленные вещи. Тебе, однако, казалось: говорить надо вовсе не об общих вещах, нет!
Ты зажмурился и попытался прогнать сквозь себя подряд сразу несколько подробных прозаических кусков, попытался запустить «легкий», даже за годы мытарств и бродяжничества не обрыдший «кинематограф прозы». Попытался снова представить себе Жуковку 73 года, захотел сравнивать ее с Жуковкой теперешней.
Сравнения, однако, не вышло. Посыпалась какая-то серая мука, замелькали призывные этикетки, укололи глаза стеклянные будки охранников, брызнул весенней праздничной дрянью ресторан «Царская охота», заголосил торговый центр «Жуковка плаза», навалились громадными, вставшими на задние лапы медведями красно-бурые виллы…