Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
Вот луч света падает на стекло, вспыхивает стекло синим огнем, и сквозь этот огонь проступают дорогие каждому человеку доброй воли черты — костяной лоб макроцефала, булыжные скифские скулы, коричневая барабанная кожа щек, бледно-серая бульба носа, желтые волосенки бороды и усов. Спящий ты наш красавец!..
Вот взлетает верная фомка и безо всякого результата опускается на стеклянную броню, но не так-то прост старик Добролюбов, все предусмотрел: после пробного удара переходит к планомерным действиям, рекомендованным инструкциями для добрых молодцев, желающих разбудить царевну, то есть крестится немеющей в проклятом помещении рукою — да хрясь богатырским кулаком по хрусталю! И распадается спецматериал в мелкие брызги и дребезги…
Тогда подошло время целовать.
Вблизи кожа поразила крупностью и глубиной пор, характерными для людей с неправильным обменом веществ. Это показалось тем более странно, что обмен-то прекратился восемьдесят лет назад.
Пахнуло летучей химией, словно после подбривания бородки мужчина воспользовался не лосьоном «Нивея», а растворителем для лака или примитивным пятновыводителем.
Покровы встретили прикосновенье губ деревянной твердостью.
Мурашки, прошмыгнув по всей спине, ушли через подошвы в гранит.
И сбылось.
Труп сел, огляделся, не поднимая темных век, перекинул ноги в шевиотовых брюках через борт каменного корыта и с ловкостью опытного велосипедиста спрыгнул на пол.
Что ж, дог-гогой мой Добг-голюбов, ведите. Как говог-гится, ввяжемся, а там посмотг-гим.
Вот ужас-то!
Ястребиною лапой вцепился упырь в добролюбовское плечо, и пара, шагая в ногу, вышла на площадь.
Кровавым пламенем сверкали с башен звезды, робко поблескивали на Иверской орлы, скрылись во тьме осеняющие Казанскую Божью Матерь кресты, тускло отсвечивала до самого Василия Блаженного мощеная поверхность, и единственной опорой жизни сияло со стороны ГУМа популярное дорогое кафе.
Во мгле Г-госсия, во мгле, товаг-гищи, удовлетворенно отметил выползень, вертя головой, во мгле, дг-гузья, несмотг-гя на буг-гжуазную мишуг-гу.
Многочисленная для столь позднего часа толпа поднималась на цыпочки, чтобы рассмотреть гения человечества. Покойники, собравшиеся здесь, все были более или менее нам знакомы:
и великий московский бабник Иванов, сгоревший некогда в огне страсти,
и пожилая красавица Анна Семеновна Балконская, умершая от возраста и водки, пьяноватая по обыкновению даже в посмертном состоянии,
и несколько лет назад погибший в автокатастрофе бандит Руслан Абстулханов, вы наверняка его помните, конкретный был пацан,
и бывший подполковник воздушно-десантных войск Капец И.А., повредившийся от несчастной любви умом и по ошибке рухнувший при полете на параплане,
и знаменитый политик N, скончавшийся в результате несчастного случая от декапитации (отрубления головы) крышкой автомобильного багажника,
и зачахший от пневмонии незаметный железнодорожный человек Острецов, которого вы не разглядели, хотя много раз смотрели на него сквозь вагонное окно, проносясь мимо в скором поезде,
и маршал Печко Иван Устинович, отдавший в давние годы зенитчикам приказ сбить мирный ковер-самолет с пассажирами на борту, а впоследствии померший от обиды на начальство, которое в важный момент затаилось, его же выставило людоедом, сбивающим по собственной инициативе ковры-самолеты с людьми,
и всемирно известный борец за человеческие права Леонард Сурьянович Хвощ, который, между прочим, был как раз на том самолете, но уцелел, а умер совсем недавно и совершенно бесшумно от обычной болезни, будучи почетным инакомыслящим Российской Федерации с президентской персональной пенсией,
и автор национальных стихов Устин Балконский, скончавшийся во благовремении, славе и всеобщем почтении еще при прежней советской власти, оставив немедленно утешившуюся вдову, вышеупомянутую Анечку Балконскую,
и неведомый гражданин Волков, покушавшийся, в соответствии с фамилией, на старушку, но ликвидированный, как полагается в сказках, по наводке девицы в красной шапке охотниками, — словом, множество мертвых персонажей, встречавшихся нам в разное время и составивших то человечество, которое при жизни населяло да и после своей кончины населяет просторы нашей с вами страны, удивительной и непостижимой. Разве важно, что кое-кто из нас кое-кого из них немного подзабыл, а некоторые и вовсе никогда не знали никого из перечисленных выше? Ну, так других знали, таких же, это ж народ наш русский, нам ли он незнаком! Это ж наши люди, полоумные и мудрые, беспощадные и сердечные, несчастные и веселые, душевное наше население, только его неживая часть. И мы среди них — как рыба в стае, хотя еще временно и не упокоившиеся.
Я вам так скажу: не гнушайтесь умершими, господа. Вон их сколько, куда больше, чем нас, живых-то! На первый взгляд и не отличишь, и тени отбрасывают они за милую душу, это все предрассудки насчет теней. Закройте глаза — видите? Хлынули в память толпой, населили сновидения, все тут как тут… Утешьте же их, скажите, чтобы не расстраивались, они с нами, покуда мы здесь, а придет время и нам туда отправляться — так настанет черед детей наших хранить в себе всех, кто переменил постоянное место жительства на вечное.
…Гражданские захлопали в ладоши, встречая вышедших из Мавзолея, а маршал Печко и отставной подполковник Капец отдали честь поднесением рук к головным уборам. Тут же между призраков протиснулся Конек-Горбунок в красной с серпом и молотом кольчужной попоне, подставил спину вождю, и тот взгромоздился на живой броневик, подсаживаемый под ледяную даже сквозь штаны задницу Добролюбовым.
— Товаг-гищи, — сразу закричал оратор, привычно позируя для памятника в позе ловца такси, — безобг-газие, о котог-гом твег-гдили большевики, свег-гшилось! Я умег-г, но тело мое живет и даже кое-где болит — отлежал, товаг-гищи! Тепег-гь надо быстг-генько взять мосты, вокзалы, почту и телег-г-гаф, а дальше само пойдет! Долой живых, товаг-гищи, вся власть мег-гтвому пг-голе-таг-гиату…
А конь уж скакал по камням, сотрясая копытами спящий град, искры сыпались, вой и хриплые крики неслись, и бедный Добролюбов, спотыкаясь, падая и вновь поднимаясь на разбитые до крови ноги, мчался следом, к восстановлению и торжеству попранных ленинских норм, в светлое царство любимого им добра, добра и справедливости, в царство мертвых, где нет ни болезни, ни печали, ни вздоха, а только бесконечная жизнь.
Когда его хоронили, сын, Иван Эдуардович, очень переживал, хотя чего ж убиваться — пожил старик, и неплохо пожил, особенно под конец. Но Ваня сильно расстраивался, все повторял «батя, эх, батя», а вернувшись с нового Кунцевского кладбища, где за хорошие деньги купил для семьи участок, и крепко на поминках выпив, изодрал в клочки свежий номер еще приходящей по подписке народно-патриотической газеты «Советская Россия», кинул в камин ни в чем не повинные воспоминания Жукова вместе со сказками великого Пушкина и заплакал в голос: «Что ж ты, батя, с мертвяками связался? Утащил тебя твой Лукич, когда уж только зароют его!..» И в этом мы вынуждены с Иваном, хотя он и нетрезв, согласиться — тела, из которых душа отлетела, какой бы она, душа эта, ни была, пусть даже самой черной, следует земле предавать, а не выставлять для всеобщего смущения. И не след людям по собственной воле шляться между миром живых и вселенной мертвых, это не игрушки.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
