Он смотрел на Веру насмешливо. Вера выпрямилась, откинула голову и отчеканила:
— Посторонний звук за обшивкой каюты был, и я вас как механика корабля ставлю об этом в известность. Извещаю официально. Это во-первых. Во-вторых — не нужно меня учить, что там есть, чего нет. Для этого нужно прежде самому корабль знать!
— Ну, милая! — задохнулся механик. — Это я-то корабль не знаю?
— Да, не знаете! Рефрижераторную установку в трюме кто отключал, когда пассажиров размещали? Вы? Так вот — вы не разобрались и отключили заодно целую секцию автоматического управления климатизеров и гравиторов. А теперь второй день ни в чем не повинные гравиторы насилуете. Вы даже не знаете, что рефрижераторы отключают с центрального поста, тогда не будет произвольного сброса!
Механик, машинально ставший по стойке «смирно», совсем другим тоном спросил:
— Что же ты… вы сразу не сказали?
— А разве надо было? — неприятно удивилась Вера. — Зачем? Ведь вы же корабль знаете, как никто!
Не могла же она признаться, что только что сообразила насчет гравиторов. Вера еще раз окинула механика взглядом, повернулась и ушла.
Члены экипажа, и Вера с ними, обедали в последнюю очередь. Успевшая пожалеть о своей выходке Вера проскользнула на место и уткнулась в тарелку. Некоторое время она ела молча, стараясь не прислушиваться к разговорам в кают-компании. В общем гуле голосов какой-то ненавязчивой интимностью выделился обращенный к ней вопрос. Вера подняла вопросительный взгляд. Сидевший напротив Вадим, тоже пассажир, понял, что она не расслышала, и повторил вполголоса:
— Что случилось? Я могу чем-нибудь помочь?
Вера молча помотала головой — какая тут помощь и в чем! Хорош же, должно быть, у нее вид, если жалость вызывает. Да, главное, хоть бы причина была, а то одни сплошные настроения…
На выходе Вадим догнал Веру, пошел рядом. Вера инстинктивно хотела забиться куда-нибудь, где не будет народу, подумать, отдохнуть, успокоиться. В каюту возвращаться она боялась. Молчаливый Вадим ей совсем не мешал, напротив, отвлекал от мрачных мыслей. Кроме того, он вызывал любопытство, хотя Вера и ругала себя за это.
Вадим был своим, флотским. Он ходил инженером по эксплуатации на грузопассажирских кораблях. Полгода назад на корабле, на котором он служил, произошла авария генераторов поля Фролова. Они шли в гиперпространстве, и отказ ГПФ-генераторов означал гибель и корабля, и людей. Вадим сумел снять блокировку и проскочить в машинное отделение. Мощность перестала падать, а спустя томительные четверть часа генераторы вышли на режим. Вадима нашли внизу, без сознания. За весь оставшийся путь он очнулся лишь однажды. Он никого не узнавал, озирался с испугом и говорил невесть что. В медцентре на Бартате память ему вернули, но странные припадки, во время которых он никого не узнавал, повторялись. В конце концов медики, произведя над Вадимом массу экспериментов, взяв у него уйму совершенно ненужных анализов и произнеся множество непонятных слов, пришли к выводу, что, хотя этого абсолютно не может быть, в результате магнитного удара в комплексе с облучением полем Фролова произошла активация наследственной памяти. Временами больной К. становится совершенно другим индивидуумом, одним из собственных предков, жившим ориентировочно в середине или во второй половине двадцатого столетия на территории России. В таком состоянии больной психически уравновешен, реакция на окружающее адекватная, реакции возбуждения и торможения в норме; тип высшей нервной деятельности сильный, с большой подвижностью нервных процессов. Интеллект выше среднего. Возникшую ситуацию уяснил, заинтересован, хотя несколько смущен ее необычностью. Смена индивидуальности в сознании больного происходит путем замещения; наложения не наблюдалось. В момент замещения происходит кратковременная потеря сознания.
Человек ко всему привыкает. Вадим тоже свыкся со своим двойственным, в прямом смысле слова, положением и даже начал относиться к нему с юмором. Во всяком случае, он перестал стесняться и, когда чувствовал приближение «смены власти», как он это называл, предупреждал: «Сейчас Слепнев придет», — вторую его ипостась звали Евгением Слепневым. Вера знала, что кто-то из них — не то Вадим, не то Слепнев — придумал писать друг другу записки и обмениваться фонограммами. «Множество людей не знакомо и никогда не познакомятся друг с другом, — сказал как-то Вадим Вере. — Нам со Слепневым еще повезло. Мы друг с другом заочно знакомы. Правда, каждый из нас живет за счет другого, но тут уж ничего не поделаешь!»
Вера, которой приходилось летать на сухогрузах, быстро сообразила, где можно найти свободный от пассажиров уголок. Поднявшись по пандусу, они с Вадимом попали в плавно изгибающийся по дуге коридор, обегающий внешний контур машинного отделения. Здесь было пусто, прохладно и аскетически строго. Пахло пластиком и почему-то пылью, хотя уж пыли-то здесь быть не могло. Не спеша они шли в свете редких люминесцентных панелей, не останавливаясь, прошли гигантские створки рабочего люка, миновали зев технического лифта, нишу с выключившимися на ночь киберами и свернули в короткий тупичок, в конце которого автоматически раскрыла при их приближении двери и включила свет ремонтная мастерская. Вера уселась во вращающееся кресло, включила лампу с рефлектором на монтажном столе и скомандовала:
— Убрать верхний свет!
Так, с ярким световым пятном на столе и мягким полумраком в углах, в мастерской стало даже уютно. Вадим поколебался, развернул второе кресло и тоже сел.
— Ты кто: Вадим или Слепнев? — спросила Вера.
— Вообще-то Вадим. А что, нужен Слепнев? Можно и его представить.
— Да нет, мне привычнее с тобой разговаривать. Все-таки современник. А ты разве можешь… Слепнева? Я думала, что это от тебя не зависит…
— Могу. Правда, сам не знаю как. Это вроде как ментосвязь. Все могут, а объяснить не умеют…
— Слушай, а если один из вас влюбится, да еще и женится?
После паузы Вадим глухо сказал:
— Я же вижу, что случилось что-то… Может, если расскажешь, станет легче?
— Ох, прости меня, дуру, пожалуйста… — без особого раскаяния быстро произнесла Вера. — Рассказывать-то нечего. Просто не по себе мне, места не нахожу, будто вот-вот случится что-то. Предчувствие какое-то…
— Когда появилось беспокойство? — резко спросил Вадим. Благодушие словно смыло с него, он подался вперед, чуть касаясь пальцами подлокотников.
— Ну, ты уж скажешь — беспокойство. Слово-то какое… «Животик не беспокоит?..»
— Ожидание неотвратимого, стремление что-то делать, куда-то немедленно бежать?
— Д-да… А что?
— А то, что надо было не скрывать, а посоветоваться с кем-нибудь из старых летунов…
— Ты… о тех, кто предупреждает? — шепотом спросила Вера. — Так ведь я никого не видела. А говорят, Странник приходит или ребенок… Предупредят и уходят прямо сквозь стену…
— Вовсе не обязательно, — тоже вполголоса ответил Вадим. — Ты, наверное, о ком-то думала в это время. Вот его и могла увидеть… А могла и не увидеть…
