– Я не могу ждать ни дня, – отрезал Николай Петрович и сделал вид, что собирается уходить. Губернатор за его спиной недовольно крякнул:
– Хорошо, раз вы так настаиваете, я распоряжусь, чтобы вам оформили подорожные. Хотя вы все-таки очень зря так торопитесь…
– Благодарю вас, вы очень мне помогли! – обернулся к нему Резанов с искренней улыбкой, после чего поспешно, пока губернатор не передумал и не нашел какой-нибудь более веский предлог задержать путешественников в Охотске, выскочил за дверь.
Задержаться им все же немного пришлось – но, к счастью, всего на неделю. Наконец, все бумаги были получены, и Резанов с несколькими спутниками, не веря в свою удачу, выехали из Охотска по действительно сильно размытой, но все же вполне пригодной для езды дороге. Экипаж, запряженный тройкой лошадей, ехал довольно медленно, но, к огромной радости путешественников, не застревал в грязи и им не приходилось его выталкивать. И все равно Николаю казалось, что они движутся невообразимо медленно. Он утешался тем, что лучше ехать с небольшой скоростью, чем сидеть на месте, напоминал себе, что даже такими темпами они все-таки с каждым днем становятся ближе к цели, но помогало это плохо. Мысли о том, что они проехали ничтожно мало по сравнению с тем, сколько им еще предстоит проехать, сводили на нет все попытки успокоиться и набраться терпения.
Хуже всего было сидеть в медленно ползущем и при этом раскачивающемся, как корабль при слабом волнении, экипаже. Выдержать эту пытку больше часа Резанов не мог: как ни старался он отвлечься от мыслей о дороге, они упорно возвращались к нему и заставляли нервно ерзать на сиденье и поминутно выглядывать в окно. А за окном все время было одно и то же, темные, мокрые от дождя ели и пихты да изредка березы с пожелтевшими и уже начавшими облетать листьями. Смотреть на них было так же тоскливо, как и на других сидящих в экипаже путешественников или на его ничем не примечательные стены.
Скакать рядом с экипажем верхом было немного лучше, и Резанов старался проводить в седле как можно больше времени. Но такая езда тоже была серьезным испытанием его терпению: ехать все равно приходилось с той же скоростью, с какой лошади тащили экипаж, почти что шагом. Порой Николай порывался ускакать немного вперед, а потом вернуться к экипажу, чтобы хоть немного проехать в хорошем темпе, но это могло слишком сильно утомить лошадь, и приходилось придерживать ее, лишь слегка опережая тяжелый медлительный транспорт. К тому же ехать верхом под дождем и на ветру было довольно холодно. Но это все равно было намного лучше, чем сидеть в тесном полутемном экипаже, и Николай забирался туда, только когда совсем сильно замерзал или начинал чувствовать, что еще немного – и он свалится с лошади от усталости.
В деревнях и поселках, где они останавливались на ночлег, крестьяне каждый раз уговаривали их переждать дождливые месяцы – иногда неохотно, только для приличия, боясь, что путешественники обойдутся им слишком дорого, а иногда, наоборот, с завидным упорством, надеясь, что, если приютить их у себя, они щедро заплатят. Резанов решительно отказывался и с опаской поглядывал на своих спутников. Вдруг кто-нибудь из них настолько устал тащиться по размытой лесной дороге, что захочет остаться и отдохнуть? Вдруг его поддержат остальные, вдруг они сумеют настоять на своем?!
Но пока его друзья с таким же, как и он, нетерпением рвались вперед – им тоже успела надоесть дикая тайга, и они спешили поскорее добраться до более крупного города, где можно было бы отдохнуть в тепле и комфорте. И Резанову оставалось только надеяться, что они и дальше будут так же упорно стремиться вперед.
Между тем «предсказания» губернатора Охотска начинали сбываться. Дожди шли все чаще и сильнее, и мокрая дорога начинала постепенно превращаться в бесконечную полосу глубокой жидкой грязи. Экипаж ехал по ней все медленнее, колеса все чаще увязали в грязи, и каждый раз, когда это случалось, сердце замирало в груди у Николая и он с ужасом думал, что они застрянут посреди леса и не смогут выбраться из ловушки собственными силами. Поначалу, правда, его страхи оказывались беспочвенными: лошади после нескольких рывков, сопровождаемых взмахами кнута, все-таки выдергивали экипаж из размытой земли и тянули его дальше. И Резанов облегченно вздыхал и немного успокаивался – до следующей вынужденной остановки.
Очередная попытка пересечь огромную лужу привела к тому, что всем сидевшим в тот момент в экипаже пришлось вылезти из него – только после этого усталые и голодные лошади смогли вытащить свой груз из грязи на более сухое и твердое место. Дальше путешественники поехали с еще большей осторожностью, и Николай весь день боролся с дурным предчувствием: почему-то он был уверен, что в следующий раз вытащить так быстро застрявший транспорт им уже не удастся. Правда, следующие несколько луж, через которые им тоже пришлось переезжать, путешественники миновали благополучно, но Резанов все равно каждый раз смотрел на них с подозрением и нервно кусал губы, когда покрытые грязью колеса въезжали в темную мутную воду.
Первые заморозки немного подняли путешественникам настроение: покрытые тонкой корочкой льда лужи обещали в дальнейшем сделаться полностью ледяными и твердыми и перестать задерживать экипаж. Через несколько дней стало еще холоднее, и дорога действительно замерзла полностью. И хотя теперь ехать было скользко, не застревающий больше в грязи экипаж продвигался вперед намного быстрее.
Это немного успокоило Николая, и его мысли перестали крутиться вокруг одного-единственного вопроса: как сделать так, чтобы они ехали быстрее? Теперь он мог думать и о том, что ждет его в конце этого невообразимо долгого пути. Визиты к императору, разрешение на брак с Кончитой, организация новой русской колонии в Калифорнии… Интересно, чего ему будет проще добиться? И что он будет делать потом, когда все дела будут улажены и они с Кончитой смогут поселиться в России?..
Что-то подсказывало Резанову, что именно жизнь с Кончитой в Санкт-Петербурге может оказаться самым непростым из всех его начинаний. Мысли о том, как ее примут в свете, приводили его в самое печальное расположение духа. Иностранка и католичка, живая, бойкая и веселая девушка, искренняя и не умеющая притворяться – любого из этих качеств было достаточно, чтобы отношение к ней стало холодным и неприязненным. Впрочем, и к нему, почти старику, неожиданно влюбившемуся, как зеленый юнец, в эту молоденькую иностранку, оно будет не лучше. Общество с пониманием отнеслось бы к нему, если бы он женился по расчету, но в любовь между ним и юной девушкой оно не поверит ни за что…
«Наверное, будет лучше хотя бы первое время делать вид, что я действительно выбрал ее ради выгоды, чтобы закрепиться в Калифорнии, а потом создать там нашу колонию…» – думал Николай, и хотя такое решение ему страшно не нравилось, уже готов был признать его самым лучшим. В конце концов, он уже писал некоторым близким знакомым, что в отношениях с Кончитой руководствовался расчетом, а не чувствами. Ему достаточно будет просто продолжить играть уже начатую роль…
В очередной раз поскользнувшийся и едва не уронивший своего седока конь вывел Резанова из задумчивости, и тот грустно вздохнул: до Петербурга, где для него должна была начаться новая жизнь, было еще очень далеко. А пока впереди был широкий просвет между деревьями, в котором виднелась идеально гладкая, засыпанная чистым снегом поляна – они подъехали к протекающей через лес реке.
