— Почему? — невозмутимо ответил Сарпедон. — Потому что я верю, лорд Горголеон. Я верю в справедливость и достоинство, я верю в волю Императора. Я верю в лучших людей, которые исполняли свой долг. Я верю, что те, кто пошел против нас, становятся нашими врагами, так как они отрицают все, что делает нас великими. Меня обвиняют в том, что я проливал кровь союзников. Но Империум более не союзник мне.
Горголеон покачал головой:
— Нет, разумеется, нет. Потому что так говорит этот бродяга-священник. Плоть Дорна, да даже твой капеллан стоит на коленях во время его проповеди! Сарпедон, твой разум так силен. Но сейчас он запятнал нас всех. Ты понимаешь, у меня осталась только одна возможность.
Библиарий молчал. На его лице не было и следа раскаяния. Он полностью осознавал, что сейчас скажет Горголеон.
— Ордо Еретикус хочет, чтобы я отдал тебя им, — произнес магистр. — Когда твоя голова окажется на пике, а от твоих десантников не останется даже пепла, они снимут с нас клеймо изменников. Я избавлюсь от предателя, а Инквизиция получит еретика на сожжение. После жертвоприношений и очищения мы избавимся от позора. Мы сдаем тебя. Мы снова свободны.
— Но вы так не поступите, лорд Горголеон.
— Нет? Почему я не должен этого делать, когда ты совершил самый серьезный из грехов, который может сделать десантник?
— Только мои братья могут судить меня.
Магистр с удовольствием бросил бы библиария волкам за все то бесчестье, что он причинил Ордену. Но ненависть мертвым холодом застыла в жилах, ибо существовали определенные принципы, которые делали его Испивающим Души, а не обычным человеком.
— Только твои братья. Инквизиция ничего не знает о стандартах, которых должен придерживаться десантник, или о вере, которая ему дорога. Мы все лишь на один шаг отстоим от Императора, Сарпедон, ибо Его кровь текла в венах Дорна, а кровь Дорна течет в наших. Пред оком Императора никто не может судить нас, кроме наших братьев.
— Таковы слова Дениятоса, лорд Горголеон.
— И я намереваюсь следовать им. Ты привел нас сюда, Сарпедон, в это ужасное место, но не будет нам прощения, если мы предадим собственные традиции. Суд состоится в храме Дорна через три дня. Император дает силу только праведным.
— Я готов, лорд Горголеон. Я подчиняюсь воле Императора.
— Я тоже, Сарпедон. Чем страшнее грех, тем страшнее приговор. Я — лучший воин Ордена. За твои грехи ты встретишься в бою со мной.
— Да будет так. — Голос Сарпедона оставался бесстрастным.
Неужели он отрицает свое предательство? Неужели его вера настолько сильна? Неужели он действительно убедил себя, что, вонзив кинжал в спину своим союзникам, совершает правое и славное дело? Невозможно. Это заблуждение или иллюзия.
— Ты не боишься? Ты знаешь, что я сделал. Ты видел мои свершения, они запечатлены на этих стенах.
Ты слышал рассказы обо мне, когда еще был послушником. Мне СТОИТ только подумать, и ты умрешь. Ты силен, Сарпедон, но не настолько.
— У меня есть вера, лорд Горголеон. А больше ни чего и не нужно.
Магистр замер, уставившись на предателя тяжелым взглядом, но в Сарпедоне не было страха или даже гнева перед неизбежной смертью. Что с ним случилось? Неужели Копье Души так сильно повредило его разум? Говорили, что Сарпедон одержим видениями, а среди его подчиненных уже видны признаки физической скверны.
Оставался только один путь. Библиарий должен умереть, правосудие должно свершиться.
— Три дня, — тихо произнес Горголеон. — Надеюсь, Дорн простит тебя, но я не прощу.
Сарпедон развернулся и ушел, ни разу не взглянув на затейливые фрески, где магистр стоял на поле, усеянном мертвыми телами, или разряжал болтер в орды ксеносов.
Он мог добиться таких высот, подумал магистр. Мог войти в легенды. Если бы он остался таким, каким был, Орден никогда не познал бы позора Отлучения.
Но Испивающие Души не лишатся святости Императора. Пока жив Горголеон, этого не случится. Но прежде чем он начнет исцелять рану бесчестия, Сарпедон должен умереть. Пусть он его брат-десантник, но магистр уже предвкушал, как разрубит отступника на части.
Защитные ритуалы занимали много времени, если воин никуда не торопился. Обычно они проводились на скорую руку в боевых условиях, когда каждая секунда была на вес золота. Но когда впереди солдата ждал крестовый поход или время позволяло не спеша обдумать грядущие испытания, ритуал требовал к себе внимания.
Сарпедон почти закончил. В полумраке тюремного корабля его взгляд застыл на искре света, увязшей в керамите доспехов, там, где он соскреб грязь, глубоко въевшуюся за последние месяцы. Пыль и мелкие частички сажи постоянно набивались в сочленения и между пластинами брони, а с золотом канители было еще больше. Капризный металл постоянно доставлял своему хозяину массу неприятностей и ненужной возни, а каждый шрам от пули нуждался в деликатном ремонте.
Сарпедон глубоко вдохнул аромат благовоний и вставил на место линзу из шлема. Разумеется, на поединок он его не наденет, но ритуал включал в себя подготовку к бою духа доспехов, и каждый кусочек требовал самого пристального внимания. Библиарий чувствовал себя странно ранимым без брони, ибо она была его кожей, без нее тело кровоточило. Легкое дуновение переработанного кислорода потерлось о его спину, и воздух вокруг неожиданно показался десантнику холодным и жестким.
Сарпедон отложил шлем в сторону, довольный, что закончил с ним. Каждая часть доспеха — наголенники и наколенники, набедренные пластины, латные перчатки, ранец — была проверена Лигрисом и надраена самим биб-лиарием. Наконец перед битвой он снова стал чистым.
Дверь кельи с шипением открылась. Сарпедон услышал шлепанье босых ног по металлическому полу и понял, кто к нему пожаловал.
— Отец Изер. Спасибо, что пришел.
— Все для моей паствы, лорд Сарпедон. Сейчас вас, Должно быть, тревожит многое.
Библиарий повернулся к священнику. Без жидкой бороды и слоя грязи на лице тот выглядел гораздо лучше, несмотря на плохие условия.
— Изер, скорее всего сегодня я умру. Это могло случиться много раз. Я не боюсь… но хотел бы кое-что узнать.
— Спрашивайте.
— Я видел странные вещи, Изер. В моих снах. Я видел мир, погрязший в мерзости, и что-то ужасное в самом его сердце звало меня к себе. Мое тело меняется. Я уже давно ничего не ем, а кости… Паллас не может объяснить, что с ними происходит. Я никогда ничего не боялся, Изер, но это совсем другое. Мне нужно знать, что все это означает. Почему меня посещают видения?
Почему я меняюсь?
Священник улыбнулся:
— Лорд Сарпедон, мы все чувствуем одно и то же. Это рука Архитектора Судеб. Император готовит вас. Он показывает вам мир, который надо преодолеть, дабы показать, чего мы стоим. Суд, который состоится сегодня, также послан Им. Архитектор видит несправедливость, нанесенную вам, и обратил ее в проверку, которая сделает Его слугу еще сильнее.
