– Я подумал, что они могут пригодиться, – объяснил он.
– Трибуны! – выдохнул я. – Ну и молодец же ты!
Генри расплылся в улыбке.
Роджер глазам своим не верил. Его собственные рабочие под руководством циркачей Генри соорудили ступени не вокруг арены, а на открытом воздухе параллельно ограде скакового круга, оставив зеленую полосу для прохода между нижней ступенью и оградой.
– Можно было бы сделать лучше, будь у нас больше времени, – сказал Генри, – но теперь по крайней мере часть посетителей сможет следить за скачками отсюда, а не из букмекерской.
– Наверное, нам нужно разрешение на такую перепланировку, – нерешительно произнес Роджер. – Инспекторов по безопасности. И вообще Бог знает кого.
Генри помахал перед его носом пачкой лицензий.
– Я лицензированный подрядчик. Это временное сооружение. Можете приглашать кого угодно. Пригласите их во вторник. Все, что я делаю, отвечает правилам безопасности и полностью соответствует закону. Я вам покажу.
Он снова заулыбался и замахал могучей рукой целому взводу пожарных, вывалившемуся из одного из грузовиков.
– Полегчало? – спросил он Роджера.
– Слов нет.
Улучив момент, Генри отозвал меня в сторону.
– Что это за придурки мешаются у ворот? Мы чуть было не переехали одного из них, когда возвращались с пивом. Он прямо бросился на машину. Какой-то полоумный.
Я рассказал ему о Гарольде Квесте, его последователях и о том, как они стараются добиться запрещения.
– Были они там, когда вы приехали в первый раз? – спросил я.
– Нет, не были. Хочешь, прогоним их?
– Ты имеешь в виду силой?
– А есть другой способ?
– Убеждение.
– Не смеши.
– Если наступить на одну осу, на похороны прилетят пятьдесят.
Он кивнул:
– Я понимаю, что ты хочешь сказать. – Он потеребил бороду. – Что же тогда делать?
– Ничего. Сделать вид, что так оно и надо.
– Очень трогательно.
– Можно было бы сказать им, что запрещение скачек будет означать смерть для многих сотен лошадей, потому что они станут просто не нужны. То есть не одна лошадь умрет случайно, умрут все, не пройдет и года. Скажи Гарольду Квесту, что он защищает убийство лошадей и превращение их в вид, которому грозит исчезновение.
– Ладно, – он решительно кивнул головой.
– Но, – заметил я, – весьма возможно, что он распинается так вовсе не из-за лошадей. Весьма возможно, он просто ищет способ помешать людям получать удовольствие. Удовольствие получает он, и в этом его главная цель. Он давно уже пытается попасть под машину, но так, чтобы при этом не пострадать. Завтра у него может получиться, и его задержит полиция. У людей встречаются разные увлечения.
– Все фанатики сумасшедшие, – сказал он.
– А как насчет суфражисток, желающих пострадать за женское равноправие?
– Хочешь пива? – перевел Генри разговор на другую тему. – Не буду с тобой спорить.
– Контрдемонстрация – вот что нам нужно, – подумал я вслух. – Нам нужны люди, размахивающие рядом с Гарольдом Квестом плакатами, на которых написано: «Увеличим безработицу», «Лишить помощников конюхов работы», «Всех лошадей, участвующих в скачках – на мыло», «Пособие по безработице – кузнецам».
– Не кузнецам, а коновалам, – заметил Генри.
– Чего?
– Коновалы подковывают лошадей. Кузнецы куют железные ворота.
– Давай, где твое пиво? – согласился я.
Однако пиво пришлось отложить из-за прибытия двух автомобилей, подгоняемых кипящими страстями, разгоревшимися после контакта с Гарольдом Квестом.
За передним бампером первой машины застрял обрывок плаката «Запретить жестокость», но, как нередко бывает в подобного рода конфликтах, повелительное банальное предупреждение вызвало обратную реакцию.
У водителя, Оливера Уэллса, начисто слетел лоск джентльменской учтивости, обнажив более глубокие и основательные и более жесткие качества, и я подумал, что за ровным гудением мотора прячется вот такая же сокрушительная мощь поршней. Она намного сильнее и намного неумолимее, чем видно на поверхности. Очень вероятно, что при таком раскрытии человеческой сущности выявится жестокость.
От гнева у него трясся кончик носа и оттопыренные уши.
Скользнув по мне безразличным взглядом, он бросил:
– Где Роджер?
– У себя, – сказал я.
Оливер устремился к двери конторы, определенно не замечая разворачивавшейся вокруг него шумной деятельности. В воздухе запахло гарью от раскаленных шин, и рядом с первой машиной, как внезапно застывшая молния, остановилась вторая, из нее пулей выскочила похожая на фурию Ребекка.
Я тут же сообразил, что сегодня это первый из тех Стрэттонов, которые были для меня бесконечно неприятнее ее занятого собственными волосами брата.
Одетая в отлично скроенные бежевые брюки и ярко-красный свитер, Ребекка источала испепеляющую ярость.
– Я прикончу этого вшивого кретина, – возвестила она миру. – Он напрашивается на то, чтобы его переехали, и я это сделаю. Клянусь, сделаю, если он еще раз осмелится назвать меня «милашкой».
Я чудом удержался от того, чтобы не рассмеяться. Не видевший причины сдерживаться, к тому же сразу же рассмотревший во взбешенной женщине вставший на дыбы феминизм, Генри просто загоготал. Она полуприщурила глаза, и он получил полный заряд яда, что не произвело на него никакого впечатления.
– Где Оливер? – В ее голосе, как и в ее манерах, сквозила надменность. – Ну, тот, кто приехал передо мной?
– В этой конторе, – показал Генри и, готов поклясться, едва не добавил «милашка».
Он явно забавлялся, глядя ей вслед и наблюдая, как она удалялась своей кошачьей походкой, за что, несомненно, схлопотал бы оплеуху, стоило ей только обернуться.
– Красивая и смелая девчонка, – заметил я. – Обо всем остальном можно только пожалеть.
– Кто это?
– Достопочтенная Ребекка Стрэттон, жокей, выступает в стипль-чезе.
Генри опустил брови, она перестала его интересовать на данный момент.
– Пиво, – объявил он.
И снова его остановил очередной автомобиль, на этот раз маленький черный «Порш», вылетевший на площадку с частной внутренней дороги и почти неприметно остановившийся за одним из грузовиков Генри. Из него никто не вылез. Окна машины были затененными, и невозможно было разглядеть, кто сидел в машине.
Генри кивнул в сторону вновь прибывшего.
– Это еще что за прохиндей за моими грузовиками?
Он крадущимся шагом приблизился к «Поршу», поглядел и тут же вернулся.
